Кристина осторожно потрогала кастрюли. Те еще были слишком горячими, чтобы убирать в холодильник.
«Ладно. От одного разика ничего ему не сделается, – решила она, распахивая дверцу. – Вообще-то, за такое по рукам давать надо. Горячие продукты – смертельный враг холодильников». «Ну да ладно…»
Покончив с кастрюлями, Кристина обернулась в поисках ручки, оторвала кусок «Экспресс-объявы», и вывела на нем своим каллиграфическим, абсолютно женским почерком, мало изменившимся со времен десятого класса:
Андрюшенька, зайчик. Суп с фрикадельками в кастрюльке, тушеное мясо и гарнир – в гусятнице. Кисель я перелила в банку. Приедешь раньше меня, разогревай и кушай. Я скоро буду.
Твоя Кристина.
Прикрепив записку к передней панели холодильника при помощи миниатюрного магнита, она всполоснула кастрюльку из-под киселя, перекрыла краны, и наскоро осмотрелась – все ли выключено, обесточено, обезвожено. Потушив свет в квартире (на улице уже давно стало темно), Кристина притворила за собой дверь. Дернула ручку, проверив замки, и побрела к трамвайной остановке.
Время было позднее, а в такое трамвая ждать, все равно, что снега в июле. К счастью, вскоре она заприметила салатовую «24-ю Волгу» с оранжевым плафоном старого советского образца. Кристина замахала руками так, будто была Робинзоном, а такси проплывающей мимо острова шхуной.
– Героев Сталинграда, пожалуйста.
– На сколько вы рассчитываете? – дипломатично осведомился таксист. Кристина пожала плечами. Вопрос ей не понравился:
– А вы?
Водитель назвал сумму, от которой покоробило бы и Абрамовича с эмиром Бахрейна.
– А не жирно?
– Пока до метро доберетесь, оно уже, пожалуй, закроется, – рассудительно сказал таксист. – Тут глухомань конченая. А я с Оболони черта лысого, кого в центр подберу. Спальный район. Значит, обратно порожняком. Вот и вся арифметика. Кто, спрашивается, в оба конца оплатит? Тот, кому больше надо. – Водитель дружелюбно улыбнулся.
– А вам, значит, не надо? – разозлилась Кристина, которую рассуждения таксиста не впечатлили.
– А я, вообще-то в парк, – меланхолично отозвался таксист.
– Какой парк?! – фыркнула Кристина. – У вас же номера частные!
– Да? – удивился таксист. – Правда? Я и забыл.
Кристина в нерешительности переступила с ноги на ногу. На улице здорово похолодало. Очевидно, надвигался очередной циклон. Или антициклон. Это небо не поймешь.
– Ну, что? Так и будем стоять? – спросил таксист, собираясь отпустить сцепление и включив левый поворотник.
Это был чистой воды шантаж, но не Кристина заказывала музыку. Из салона веяло теплом с легкой примесью табачного дыма. Порыв студеного ветра разметал ей волосы.
– Черт с вами, – сдалась Кристина, опускаясь на переднее сидение.
– Давно бы так, – похвалил водитель.
– Я вот думаю, может самой извозом заняться?! – сказала она с вызовом, демонстрируя, что сломалась телом, но не духом.
– Попробуйте, – усмехнулся таксист. – Как говорится, у нас же свободная страна.
– Вы так думаете?
– Думать мне по табелю о рангах не полагается, – парировал таксист.
– Зато вы, должно быть, деньги лопатой загребаете…
– Да, уж, – согласился водитель, – баксы почти печатаю.
– Пользуетесь тем, что выбора нет.
– Зато никто вас не неволит. Не нравится, идите пешком. К утру, глядишь, доберетесь. Если не околеете.
В салоне воцарилось враждебное молчание. Вроде затишья на индо-пакистанской границе. Бульвар Лепсе остался позади. Такси, следуя вдоль рельсов «15-го» трамвая, по мосту пересекло Брест-Литовский в районе метро «Жовтневая».
– Вы думаете, большая радость вот так вот по ночам баранку крутить? – сказал таксист примирительно. – Что у меня, семьи, по-вашему, нет?
Кристина решила смягчиться:
– Вы то раньше кем работали? – спросила она для начала.
– В смысле, раньше? – не понял таксист.
– Ну, до всего этого?…
– Шибздеца? – закончил за нее таксист.
– Можно и так сказать.
– Таксистом и был, – сказал таксист.
– Редкое постоянство…
– Да? – удивился таксист, – я как-то и не думал. Профессия живучая. При любых режимах требуются халдеи. Мусор вывозить.
– Вы уж слишком.
Я за рулем столько, что иногда мне кажется, будто я вместе с ним родился. Под этими долбанными шашками. Всю чертовую жизнь за баранкой. С армии. Я в 68-м Чехословакию усмирял. [78] Водилой служил, на бензовозе. А, после дембеля кум в таксопарк устроил. Ну, и пошло поехало.
Кристина промолчала.
– Да, – как бы про себя сказал таксист, – бросили нас в Чехословакию. У них тогда капитализм начался. Вроде как у нас сейчас. Кто бы нас усмирил, чтобы обратно, в Союз…
– Уже соскучились? – поинтересовалась Кристина.
А он мне и не надоедал, – сказал таксист мрачно. – Я его не разваливал. И вот что я вам скажу: В Союзе пенсионеры по помойкам не шастали. А ворье разное, если и было, то, по крайней мере, в глаза не прыгало, всей стране. Потому как стреляли, за воровство. Пятьдесят тысяч рублей хапнул – все, расстрельная статья, будь ты хоть генерал, хоть министр. И суды не покупались, да и вообще… Да если б сейчас такое ввести, девушка, то ни тебе депутатов, ни тебе кабмина, ни администраций разных, от районных и до той самой, на Орджоникидзе, [79] – ни единого чинуши не осталось бы. Бермудский треугольник пожрал. Вот красота, что скажете? Езжай себе в Конча-Заспу и выбирай любой, понимаешь, особнячок по вкусу. Хозяева – расстреляны. Здорово, нет, правда.
Кристина неуверенно хмыкнула, без особого осуждения, впрочем. То, о чем говорил таксист, в принципе совпадало с ее мнением. Только она была не уверена, стоит ли казнокрадов казнить. Как никак, мы идем в Европу, приобщаемся к мировым, так сказать, ценностям, по которым расстреливать их не полагается. Фу, что за сталинщина махровая… Как обойтись без расстрелов, Кристина, правда, тоже не знала. Потому предпочла промолчать.
Вот, – продолжал таксист тем временем, – болтали и про Брежнева, и про Щелокова, и про Чурбанова. [80] Помоев вылили – по три ведра на каждого. Говорили, мол, и крали они, и взятки брали борзыми щенками и яйцами от Фаберже. [81] А где их миллионы теперь? Нет нигде. Значит, не было у них никаких миллионов.