А ведь еще утром казалось, что тема с Ладониным благополучно прокатила мимо, задев лишь самым краешком. Но теперь, после несчастного случая с Санычем, Пашу пытались втянуть в самый ее эпицентр, особо не интересуясь, есть ли у него желание туда вписываться. А желания как раз и не было. Вернее, было, но совершенно противоположное – чтобы его оставили в покое. Особенно теперь, когда на горизонте замаячили вполне конкретные очертания «большой и чистой любви». Сейчас бы наступление на любовном фронте развивать, а не в чужие запутки вписываться… Понятно, что по всем приметам против Ладонина развязана серьезная войсковая операция. Но это была исключительно его личная война – в принципе, неотъемлемая часть его бизнеса. И с какого боку здесь Козырев – не очень-то понятно.
Паша долго не решался позвонить Полине, так что в конце концов она вышла на него сама и предсказуемо попросила приехать. Судя по голосу, она была близка к истерике. Так что Козырев уклонился от встречи, соврав, что заступает в вечернюю смену. Все равно в таком состоянии ничего путного не придумаешь, а ехать лишь затем, чтобы менять мокрые от слез носовые платки, не хотелось. Полина в общих чертах пересказала Паше уже озвученную Каргиным версию ДТП, дополнив ее информацией о том, что Саныч в данный момент находится на операционном столе, и там пока ничего не ясно. В ответ Паша принес дежурные соболезнования. А что здесь еще скажешь?
Однако истерика истерикой, но в промежутке между рыданиями Полина ухитрилась взять с Козырева обещание связаться с Катей и попросить ее найти в своей службе человека, способного решить проблему установления «дарителя». Согласно выработанной накануне схеме. Разумеется, установить не за спасибо, а за весьма щедрое «не за спасибо». Похоже, памятуя о своем боевом прошлом, в сложившейся критической ситуации она всерьез вознамерилась заняться личным сыском. Паша поначалу сопротивлялся, считая подобную затею малоперспективной и хлопотной, но в какой-то момент сдался, не смог отказать. Кому бы другому – запросто. А вот Полине – не смог. Хоть и ругал себя за такое малодушие. Ну да не зря говорят: шея есть – хомут найдется.
Пришлось звонить Катерине. Как и следовало ожидать, ее подобное предложение, мягко говоря, не вдохновило. Но Паша оказался настойчив, так что теперь настал ее черед сдаться и пообещать «пошукать». После разговора с Катей Козырев чувствовал себя большой свиньей. Мало того, что днем из-за них она и так, по сути, пошла на должностной подлог, так еще и сейчас «загрузилась» не шибко приятной темой.
Подходя к дому, Козырев вдруг осознал, что единственный момент, который по-настоящему задевает его во всей этой истории, – причастность к ней Некрасова. Год назад Паша был свидетелем того, как покойный бригадир сцепился с опером и, судя по прозвучавшим тогда словам, Сергеич обвинял Некрасова в пособничестве бегству Ребуса. На чем основывались его подозрения, Паша узнать не успел, однако осадок остался. Так что, вернувшись в свою каморку, Козырев, памятуя о ранее данном, но затем оправданно забытом («О, Катя! Das ist fantastisch!»), устроил масштабную перлюстрацию записных книжек, блокнотиков, тетрадок и клочков бумажек. И умудрился отыскать серпуховские телефоны – мобильный и домашний.
Лехин мобильник оказался «временно недоступен», а вот звонком на домашний Паша серьезно настроил против себя жену Серпухова, которая, сняв трубку лишь после десятка сигналов, костерила его долго и вычурно. Но после столь же долгих извинений с его стороны все-таки смягчилась и сообщила, что ее благоверный в данный момент дежурит в отделе, на сутках. «Если не наврал, конечно», – в сердцах добавила мадам Серпухова и бросила трубку.
Дозвониться до Лехи по служебному оказалось еще более непростым делом – телефон был постоянно занят, прямо как в справочной службе «Мегафона». А все потому, что ночь дежурства для Серпухова выдалась исключительной беспокойной. Раскалившийся добела телефонный аппарат звонил не переставая: Леха злился, скрипел зубами, но трубку еще снимал и на звонки пока отвечал по возможности без мата.
Вот и сейчас, едва закончив разговор со страдающими бессонницей москвичами, просившими о консультации относительно одного беглого «федерала», пришлось общаться с «областниками», которые интересовались, как найти опера, который задерживал Шилова по прозвищу Шило.
– Найти его мудрено, – уклончиво ответил Серпухов. Вообще-то, сажал Шило он, но по привычке решил сначала выспросить.
Выспросил.
– А-а! Так ты пытаешься убийство раскрыть? – наконец дошло до Лехи. – Брось время терять!
– А что так? – озадачился коллега.
– Во-первых, его заколол Левша, это весь город-герой Колпино знает. Во-вторых, заколол из-за их темных историй, в которых, чтобы разобраться, надо с ними лет по десять посидеть. В-третьих, Левшу уже таскали к вам… я не знаю, к кому… мы на психику давили. Он всем заявил: доказывайте, сажайте, я есть невиновный и в прошлом незаконно репрессированный… В общем, правильная позиция… а доказухи не предвидится. Они же один на один закадычно беседовали…
– Ну вы даете! А я тут сижу, бумаги мараю…
– Не ты один!
– И что, правда, как ты говоришь, все Колпино знает?
– Раз все знают, окромя вас, так это ты, дружище, даешь. Тебе не кажется?
– Слушай, можно я заеду к вам на днях?
– Заходи, – Серпухов положил трубку. – Орлы! Во!..
Не успел он метнуть в стакан с заваркой пару кубиков рафинада, как позвонил тоже дежурный. Но по городу. Ему Леха представился чинно, без выкрутасов. Дежурный призвал выехать в общежитие, где монголы с болгарином избили немцев с вьетнамцем. Серпухов пообещал метнуться, вот только метнуться было не на чем – на единственной сейчас рабочей «Волге» в данный момент халтурил водитель шефа. Этому водителю Серпухов был должен, так что не в его интересах было жать на государственную педаль. Тогда, не мудрствуя лукаво, он просто позвонил в местное отделение.
– Чего-то я недопонял, – без предисловий начал Леха. – Может, вьетнамцы с монголом ухайдакали немцев с финнами?
– С болгарином, – уточнили на том конце провода.
– Болгарин – одна штука?
– Да.
– Финн тоже один?
– При чем здесь финн?!
– А кто при чем?
– Монгол.
– Один?
– Я не считал…
– Одного от стада не отличить?
– Приезжай – разруливай!..
– Руль накрылся. Так сколько кого? Ты можешь по-человечески сказать?!
– Ну тебя в жопу! – сорвался опер-«территориал». Затем он крикнул кому-то: «И тебя в жопу!.. Хули ты мне тут написал? Ты что, в джунглях?! Ты мне еще узелки повяжи вместо объяснения!» Затем снова наехал на Серпухова: – Десятый человек уже звонит, и все считают! Сколько – кого!.. Четыре кабинета забито – один другого краше. Болгарину так рыло начистили, что еле от вьетнамца отличил! Короче – приезжай сам и перекликивай, если надо!