– Пастор, – Соха обиделся, но вида не подавал, – «мокрить», конечно, никого не нужно, но Тимуру нужно дать понять, кто ты такой. Если его «бакланов» стегануть как следует, то ему самому неприятно станет. Он не по чину берет на себя...
– А ты «по чину» берешь на себя – вора судить? – Пастор прекрасно знал, что Соха прав, и его пресловутая «воровская натура» как раз в этом месте проигрывает. Соха был прав – тимуровские отморозки лезут не в свое дело, и с этим нужно было закончить раз и навсегда. О самом Тимуре вор пока не думал, хотя в подкорке мозга уже зашевелилось решение.
– Он с тобой не считается, – пробубнил Соха. – Его парни внаглую переходят тебе дорогу в том месте, где решается вопрос о жизни и смерти. Так ты со своими понятиями далеко не уедешь. Да и я вместе с тобой. Говорю тебе – стегануть надо... Если ты с Тимуром по-хорошему договариваться не желаешь, тогда нужно стегать. Он почему-то не слишком церемонится с воровскими законами.
Соха был прав. Причем прав настолько, что у Пастора исчезли последние сомнения. И тут Соха высказал мысль, которая заставила вора включить двигатель и тронуться с места:
– Кстати, а где сейчас судья? Нам бы не тут стоять, а Струге из вида не выпускать.
– Давай-ка на улицу Волжскую проскочим, – скомандовал сам себе Пастор. – К седьмому дому...
Тернов – не настолько большой город, чтобы в нем можно было затеряться. Антона они нашли уже через сорок минут около прокуратуры. Тот вышел из здания, надел темные очки и зашагал в сторону автобусной остановки.
Практически все, чем обладал председатель Центрального районного суда Тернова Николай Сергеевич Заруцкий, досталось ему в качестве «призовых» за умение тонко понимать ситуацию и оказываться в нужном месте в нужное время с подходящей идеей. Во-первых, обеспеченная жена, окутанная ореолом величия своего родителя. Во-вторых, положение, достигнутое посредством использования все того же ореола собственной жены. В-третьих, состояние. Не бог весть какое, конечно, если судить по мировым стандартам, но внушительное по меркам российского судьи. Ежемесячно получая в кассе суда десять тысяч рублей за отправленное правосудие, невозможно ежемесячно расходовать пять тысяч долларов. Многие в суде пытались понять, где находится данный обменный пункт с таким курсом рубля. Однако всякое любопытство, как и инициатива, наказуемо. После отставки двух судей, проявивших наибольший интерес к неслужебной деятельности Заруцкого, ситуация нормализовалось. По мнению председателя, человек живет для того, чтобы, выполняя просьбы других, обращаться в последующем со своими просьбами. А судье это делать сам бог велел. Организованная преступность потому и называется «организованной», что носит характерные черты планового ведения хозяйства. Время Леньки Пантелеева и Левы Задова миновало. В организованные преступные сообщества влились стройными рядами наиболее ущемленные своим материальным положением милиционеры, судьи, таможенники и представители органов государственного управления. Только ни один из этих деятелей никогда не сознается в том, что является звеном цепи, именуемой «преступной». Он отказывает в таком понимании даже себе. Кому же хочется верить в то, что ты – подонок, продавшийся своре бандюков?! Поэтому в среде заруцких широко распространен метод подмены аргументов и формулировок. В результате подобных лексических преобразований участие в деятельности преступного сообщества с ярко выраженной ролью сообщника Николай Сергеевич свое положение определил для себя более мудро. «Связи». Не более того и никак не меньше. Он прекрасно понимал, что, раз наступив в дерьмо, будешь ощущать зловоние очень долго. Именно поэтому Заруцкому приходилось терпеливо выслушивать блатную брань Пастора и получать все новые и новые задания. Уж очень хотелось не терять накопленное благополучие, а преумножать его, взращивая, как помидорную рассаду, новые перспективы.
Николай Сергеевич и ранее не отличался отсталостью ума. Должность судьи, а впоследствии председателя дала ему возможности неограниченные. Простой российский народ, к которому относятся не только труженики полей, но и чиновники с завидными должностями, мало чем отличается от любых других народов. В области закона он обладает знаниями, уровень которых трудно оценить. Можно ли назвать образованным юридически человека, который никогда не преступал закон и переходит улицу только на зеленый свет светофора? Наверное, можно. Но только тогда, когда его не коснется неприятность. Попадая в зал суда, он сразу становится глуп и беспомощен, как ребенок. Он не в состоянии понять изощренности ума судьи. Судья может приговорить его обидчика к двум годам лишения свободы вместо очевидных двух лет условного осуждения. И гражданин свято будет верить в строгость и принципиальность судьи. Какой «купленный» судья даст «зону», если закон позволяет ему наказать условно? И ему в голову не придет та мысль, что за этот приговор судья получил от родственников подсудимого внушительную сумму денег. Просто не придет! Не отягощенный знанием права, потерпевший не будет знать, что через месяц «отсидки» его обидчика освободят по предстоящей амнистии. И он с улыбкой на лице минует тюремные ворота с транспарантом «НА СВОБОДУ – С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ!» Именно – с чистой, так как в этом случае он считается НЕСУДИМЫМ. Так трактует ситуацию ныне действующее законодательство. А получив свои условные «два на три», он три года будет ходить и чесать затылок, над которым завис дамоклов меч. Потому как если в течение трех лет в его кармане случайно найдут патрон или папиросу с анашой, следующий судья, пользуясь тем же законодательством, влепит ему два года плюс два предыдущие! Элементарные правила арифметики позволяют сделать вывод: два плюс два – четыре. Вот их-то и придется сидеть. Боже, благослови разум судей...
Облачившись в мантию, человек начинает видеть мир иным. Его будет преследовать болезнь, именуемая синдромом ответственности. Она, как и шизофрения, неизлечима. Болезнь может прогрессировать, а может отступать. Но она обязательно проявится. Профессиональные болезни не вылечиваются до конца жизни. Разница лишь в отношении к ним. Человек, проживающий в больной стране с несовершенными правилами общежития, не может быть здоров. Особенно – судья. И эта МАНТИЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ будет давить его всю жизнь. Потому что она неизлечима, как неизлечима сама страна.
И нет ничего страшнее, чем судья без симтомов этой болезни...
Николай Сергеевич Заруцкий был совершенно здоров.
За полчаса до описанных событий, когда Пастор только заруливал на стоянку, чтобы предаться размышлениям, Антон входил в знакомые ворота транспортной прокуратуры. Предъявленное удостоверение федерального судьи сначала долго изучал милиционер у входа на этаж, потом секретарь Вадима. Секретари – очень интересный народ. Даже когда их шеф сидит в кабинете и решает, повеситься от тоски или нет, они все равно будут убеждать посетителей, что тот занят. Им безразлично, по какому вопросу кто-то прибыл к их боссу. И ведут себя они нагло именно потому, что знают – за это начальник их не только не лишит места, а, напротив, поощрит. Вот и борзеет молодое женское поколение, просиживая юбки не за партами институтов, а в мягких офисных креслах прокуратур и милиций. Любая из них, конечно, тут же может вскипеть, как бутылка шампанского, открытая после хорошей встряски: как это – просиживают?! А бумаги?! А ответы на звонки?! А чай для начальника?!