На мне сидела Нина, немилосердно вдавливавшая ладони мне в ребра и примеривавшаяся сделать искусственное дыхание. Вот скажите, что правдоподобнее: я вконец ошалел от газовой атаки или у нее в глазах стоял легкий огонек вожделения?
Покраснела. Застыла. Вскочила. О-о-о! Ка-ак же мне полегчало!
В голове моей несчастной били колокола, мозг лез на прогулку через уши, глаза чесались, во рту стоял аромат едкой химии. Мышцы болели. Кажется, меня скручивало судорогой, но уже после того, как я потерял сознание.
Хватит валяться. Поднялся.
Тощий, сидя корточках, блевал у одной стены. Терех тряс башкой у другой. Рядом валялся Степан, и Толстый совал ему под нос какой-то пузырек с пахучей дрянью, но после того, чем нас траванули, никакой нашатырь не возымел бы действия.
– Надави… – скриплю едва слышно, – пальцами над верхней губой…
Услышал.
Слава богу, Степан застонал. Стало быть, в себя приходит.
Пять с половиной стволов! Дубина-то. О чем я вообще думал? Хорошо, ребята, очень полезно для дела, что Зона макнула меня рожей в навоз. Как дома себя почуял? Опытным себя ощутил? Может, еще диванчик тебе под задницу и внучаток горсть – поучать, как правильно себя вести? Получай! Отгреб? Благодари, что жив.
Дом здесь – для кого угодно, но только не для людей.
– Кто стрелял?
Толстый откликнулся:
– Я и вон старшой еще малость.
– Молодцы, мужики. Я вам должен.
Он пробурчал в ответ нечто невнятное. При желании можно было расшифровать и как «угу», и как «ни буя», и как «экхм».
Теперь надо посмотреть, что там с нашей девицей-красавицей.
Лежит. Не шелохнется. Дыр пятнадцать в ней проделано. Очень крупная принцесса – и впрямь под три метра. Изо рта у нее вывалился ком синеватых мышц и перепонок, дрянь-то какая! И голова странной формы – приплюснутая, наподобие тыквы. Как только сразу-то я не обратил внимания? А впрочем, на другое я обращал внимание.
И даже сейчас, когда странное тело странного создания обезображено, когда вокруг него – лужа крови, когда мне очень хорошо видно, сколь сильно отличается его анатомия от привычных человеческих форм, взгляд мой, тупой мужской взгляд, все равно оглаживает груди и бедра чудовища. О, какие! О, какое! Мутация изменила природу обычной женщины, сделала из нее титанического хищника, но то, что еще осталось в ней человеческого, имеет власть над моими инстинктами. Словно надо мною кто-то глумится, используя для подлой шутки ни в чем не повинную молодую красавицу.
– Терех, Нина! Если мутант подобного типа не зарегистрирован, зарегистрируйте под названием «красавка». И… давайте, делайте свою работу, у вас пять минут.
Терех, белый, как разметка на шоссе, поплелся к трупу. Нина подскочила к нему, спросила: «Можно?» – и взяла под локоть. Ни дать ни взять барышня на вечернем гулянии.
Я глянул на детектор. Сменил магазин. Передернул затвор. Дал пинка Тощему по заднице.
– Вставай! Воды выпей из фляжки.
Толстый помог подняться Степану. Ему, кажется, досталось больше всех. Но он молодец, держался, автомат сразу подобрал.
– Можешь двигаться?
– Боеготов. Чуток раздышусь, и аллес гут.
– Три минуты.
За спиной у меня раздался вопль. В романах Майн Рида, фаворита детства моего, в каждой главе хотя бы разок фраза: «Из кустов раздался нечеловеческий крик!» Ну, или «с соседнего плота», «из пещеры», «из гущи мангровых зарослей»… Только там от этих криков у присутствующих кровь леденела в жилах. А у меня ничего не заледенело. В Зоне, когда человек кричит протяжно, когда он орет не переставая, это значит, что угроза не столь уж велика. Иначе он давно захлебнулся бы своей кровью и заткнулся.
Нина. Кто еще станет так надрываться?
Подхожу, держа автомат на изготовку. Не оживает ли наша милашка, не слишком ли мало для нее оказалось полутора десятков пуль?
Нет. Всё нормально. Лежит, не шевелится. Иной опасности не видно. Терех спокойно отрезает у мутанта «катраном» голову. Не понимаю нашу первую научную единицу.
Встряхиваю Нину за плечо.
– Вы что? Хотите еще десяток таких же сюда созвать? Они уже прислушиваются.
– Я… я… я… скажите… е-ему… – всхлипывает, – прикажите ему не делать… т-так…
Отворачивается.
Терех тоже не понимает:
– Нина, да ведь уже сделали съемку, вряд ли я вам тут что-то испорчу.
Нина порывисто обнимает меня, икает, хлюпает носом. Слезы, кажется, потекли.
– Так нельзя-а-а-кха-кха… у-у-у…
Чего нельзя-то?
Тощий дергает меня за локоть. Толстый громко гхыкает.
– А?
И Тощий извиняющимся тоном говорит:
– Дык… баба.
Да, подмечаю. И не одна. Только первая лежит, а вторая, кажется, так увлеклась обнимашками, что вот-вот объявит себя моей невестой. Кого из двух он имеет в виду?
Толстый уточняет:
– Это… не сладко девке… в Зоне-то.
А ведь точно. Нервная мне попалась первая научная единица, разок уже бывала в Зоне, но там, видно, простенькая ходка ей выпала. А тут – семь радостей. Не выдерживает девичий характер вида уважаемого специалиста, хладнокровно открамсывающего башку у другой девицы… пусть и немного странной по манерам своим.
– Ну… – пытаюсь ее успокоить, – это не человек, это мутант. У мутанта можно…
Она всхлипывает еще громче. Что за ахинею я тут несу? Между тем Терех заканчивает свои мясницкие упражнения, кладет ампутированную голову в коллекторскую сумку и вытирает «катран» журналом «Наука и жизнь». Это дает мне новую идею.
– Нина! – отрываю ее от себя и гляжу строго. – Нина!
– А? – переспрашивает она и лезет опять обниматься, как младенец мамке на колени.
– Н-нина! Вы ведь хотели послужить науке? Собрать новые сведения? Драгоценные данные?
– Да-кха-кха…
– Ну вот! Воспринимайте случившееся как часть профессии.
И решительно отдираю ее насовсем. Хватит. Женат я или где?
Как ни странно, мои слова возымели на первую научную единицу наилучшее воздействие изо всех возможных. Она начала успокаиваться, вынула платочек, губоблеск, расческу…
– Терех, – говорю, – а собачка? Собачка-то тоже из местных.
Во-первых, потому что огромная, как кабан. Во-вторых, потому что шерсть ее отливает сталью. Настоящие собачки такую тварь за версту обойдут.
Но он в ответ махнул рукой:
– Мутант «Серебряный волк». Давно известен. Его полно по всей Зоне.
Ну что ж, тогда…