Эти нейросемантические вопросы находят массовое применение на практике.
Вот конкретная иллюстрация. Сначала рассмотрим нынешнюю дискуссию на тему абортов и ряд террористических убийств, которые она спровоцировала. Весь спор всегда сводится к вопросу: чем «является» эмбрион? На я-прим такой вопрос нельзя вообще задавать. К тому же мнение, выраженное на я-прим, даже звучит как мнение и не маскируется под закон природы или доказанную теорему. Вот два мнения, которые отражают полярные взгляды и, как мне кажется, сформулированы оптимальным образом:
"Я считаю эмбрион человеческой личностью".
"Я не считаю эмбрион человеческой личностью".
Они станут ещё более чёткими и разумными, если внести в них дальнейшие поправки таким образом:
"Философские взгляды, которые я придерживаюсь в данное время. Позволяет мне считать эмбрион человеческой личностью".
"Философские взгляды, которых я придерживаюсь в данное время, позволяют мне не считать эмбрион человеческой личностью".
Этот отдельный пример даёт некоторое представление о том, как «идентификационность» увековечивает догматизм и антагонизм (которые психолог Эвард де Боно называет синдромом "Я ПРАВ, ТЫ НЕ ПРАВ") и как употребление я-прим ведёт (как минимум) к уменьшению догматизма и антагонизма. Очень мало форм фашизма, расизма или сексизма (даже самых популярных в политически корректных кругах) могут выжить в я-прим. Например,
"Я склонен считать, что все испанцы одинаковы и все они — сволочи". "Я склонен считать, что все азиаты одинаковы и все они — сволочи". "Я склонна считать, что все мужчины одинаковы и все они — сволочи".
Хотя не каждый человек захочет общаться с персонажами, озвучивающими подобные мысли, такие персонажи всё-таки кажутся менее безнадёжными, чем те. Которые упрямо утверждают: "Все испанцы — сволочи". "Все азиаты — сволочи", и "Все мужчины — сволочи".
Такое предложение, как "Я склонен принимать всех Х за Y", и подобные ему бессмысленные и откровенно личностные суждения, высказываемые на я-прим, не провоцируют дикое предубеждение (и не подстрекают к диким поступкам), как это делают научно и экзистенциально бессмысленные идентификационные предложения вроде: "Все итальянцы — гангстеры", "Все пресвитерианцы — экстремисты", и "Все водопроводчики — лентяи".
Конечно, экспертиза не выживет в мире, сформированном на мнениях ("Мне кажется, это похоже на Пикассо"), а не на утверждениях. Экспертиза требует утверждений: "Это — Пикассо". Эльмир это понимал, поэтому произнёс парадоксальную фразу о том, что сами эксперты создают подделки. И точно так же экспертиза не выживет в мире, где говорят: " настоящее время мне это кажется лженаукой". Экспертиза требует лаконичного утверждения: "Это — лженаука и самый настоящий бред, а её создатель — шаман, гуру и вообще "паренёк с приветом".
"Идентификационность" провоцирует догматизм и усиливает предубеждение до такой степени, что сожжение книг и откровенный фашизм становятся неизбежностью. Вспомните ещё раз, что ни одно из «убийств», недавно совершённых в медицинских центрах планирования семьи. Не стало результатом мнения: "В рамках моей системы ценностей я не вижу разницы между эмбрионом и ребёнком". Убийства стали результатом утверждений: "Эмбрион — это ребёнок", а "Аборт — это убийство". Точно так же успех, который пришёл к Эльмиру. Стал результатом утверждений: "Это — Матисс", а "Это — Модильяни".
И вот так, описав "полный круг", мы снова возвращаемся к квазирелигиозному канону и его критикам, а также снова сталкиваемся с вопросом: "Шекспир — величайший поэт из всех поэтов?". На этот вопрос проф. Блум по-прежнему отвечает громовым «ДА», а проф. Тэйлор и его когорта из мультикультурной феминистической постмодернистской академии кричит категорическое «НЕТ». В я-прим мы даже не можем задать такой вопрос. Однако мы можем спросить: "Какое место, по вашему мнению, занимает Шекспир в литературном мире?".
Лично я бы ответил на этот вопрос так: "В моём нынешнем смешанном состоянии литературного знания и литературного невежества я считаю Шекспира величайшим писателем из всех, которых я когда-либо читал". Я люблю "усиливать" я-прим, чётко заявляя обо ограниченности моего суждения в рамках высказываемого мнения (подобно тому, как учёный рассказывая о полученных измерениях, непременно указывает на измерительный инструмент).
Откровенно говоря, я не настолько хорошо знаю итальянский язык, чтобы компетентно сравнивать Данте с Шекспиром, и не настолько хорошо знаю греческий. Чтобы содержательно говорить о разнице между Джентлом Уиллом и Гомером. Я решительно не владею фарси, арабским. Китайским, бенгали, суданским и пр. Языками, и поэтому имею лишь самое смутное представление о таланте Руми, Ли По, Шики, Самба Ганы и многих других писателях Востока (чьё творчество, тем не менее, совершенно потрясло меня в переводе).
Наверное, проф. Блум решит, что моё сознание отравлено мультикультуралистами, раз я высказываю моё личное мнение как «сугубо» личное мнение. Проф. Тэйлор решит, что моё сознание отравлено традицией, раз я до сих пор считаю Шекспира лучше Алисы Уокер.
Ну что же, по крайней мере, оба согласятся, что моё сознание отравлено, а я считаю большой победой, когда два таких догматичных джентльмена соглашаются хотя бы в чём-нибудь.
Все «идентификационные» высказывания, выражающие суждения, становятся более аккуратным (описывают инструмент. С помощью которого даётся та или иная оценка), когда они перефразируются. И вместо "это является" в высказываниях фигурируют словосочетания "мне кажется". Например: "Мне ближе Бетховен, чем панк-рок"; "Абстрактный экспрессионизм кажется мне полным фуфлом"; "По-моему, после кубизма самым интересным изобретением в живописи был абстрактный экспрессионизм". Во всех этих предложениях высказывается "истина" — в смысле истины с точки зрения опыта или истины с точки зрения восприятия, хотя эти истины высказываются разными людьми.
В более широком смысле, за рамками эстетического и академического антагонизма, я-прим сразу отвечает на многие дзенские коаны вроде "Назови имя того, кто сделал траву зелёной!"
(Если вы не знаете, даю намёк: Моисею открылось это имя из пылающего куста…)
Задумайтесь, к примеру, сколько времени тратят впустую психологи, обсуждая такие вопросы, как: "Пациент поступает так из-за Эдипова комплекса или же он всё ещё следует раннему кондиционированию?" В я-прим этот вопрос формулируется иначе: "Какая модель — Фрейда или Павлова — позволяет понять поведение данного пациента лучше? Или они обе хорошо работают?" Можно по-прежнему вести яростные и продолжительные дебаты, но они останутся сугубо научными, если вообще не соскользнут в пропасть средневековой теологии или демонологии.
В физике можно вспомнить потраченные впустую время и энергию, когда блистательные теоретики дискутировали вопрос: "Чем является электрон: волной или частицей?" В я-прим этот вопрос формулировался бы так: "Волновая модель рассказывает нам об электроне больше, столько же или меньше, чем корпускулярная модель?" Когда начинаешь мыслить в таком направлении, вовсе не требует гениальности Бора, чтобы найти ответ на этот вопрос, который в наше время звучит так: "Как правильно, столько же, иногда, в конкретных случаях, больше или меньше". Поскольку Бор находился под влиянием прагматизма Джеймса и экзистенциализма Кьеркьегора, а оба эти философа, безусловно, повлияли на создание я-прим, когда Бор понял, что физика может практически моделировать электрон как волну и как частицу в зависимости от обстоятельств, он проникся духом, если не буквой, я-прим…