Подошедший к ней человек представляется как Род, друг Леона. Типичный коп, мускулистый и волосатый, он довольно косноязычен и главным образом таращится на ее выставленные напоказ сиськи. Потом к ним подходит еще один малый по имени Бен, повыше ростом и с большим, что Лорне не нравится, адамовым яблоком. Этот тип тоже пялится на ее грудь, и она чувствует себя новой моделью автомобиля, выставленной на вращающемся подиуме. А вот и еще один, Мартин, помоложе, посимпатичнее — но и он туда же. На что это он смотрит, не отрывая глаз? Чем это он любуется? Не иначе как ее безупречной кожей. Все эти парни из полиции Майами затевают друг с другом шутливое соперничество, подтрунивают один над другим и пожирают глазами ее тело. Вроде бы такие свидетельства сексуальной привлекательности должны пробудить в ней торжество, но нельзя же всерьез считать, что свисток, по которому начинается рабочий день, может служить сигналом к началу серьезных отношений. Однако она чувствует себя обязанной подыграть им, что и делает, расточая дурацкие улыбочки и соответствующие шуточки. Боже мой, только бы еще не вспотеть! Хорошо еще, что этот наряд, при всем его неприличии, оставляет подмышки открытыми. Кто-то сует ей в руку пластиковый стаканчик, и она пробует сладкий, очень холодный напиток. Должно быть, пресловутый ледяной дайкири Леона.
После дайкири ее малость ведет. Она танцует с несколькими мужчинами, чувствует, как их гениталии прижимаются к ее почти неприкрытому телу, ощущает ладони на своей заднице. Звучит в основном фанк и диско, музыка, которая ее не особенно трогает. Раздается зажигательный ритм, но композиция отличается от той латиноамериканской музыки, которую она слышала раньше: мелодия невероятно сложна, состоит из множества накладывающихся одна на другую тем и при этом невероятно возбуждающа в эротическом смысле. Тот парень, с которым она танцует сейчас, ведет ее, выделывая незнакомые ей па, но она, похоже, справляется неплохо. То ли благодаря умелому партнеру, то ли под влиянием алкоголя. У парня спокойные карие глаза и кожа цвета жженого сахара. Рост у них одинаковый, но следует помнить, что Лорна на каблуках.
— Что это за музыка? — спрашивает она.
— Это машина для подавления времени, — отвечает он.
— Простите?
— Леви-Стросс.
— Леви-Стросс?
— Ну да. Играет третью «базу» в «Белых носках». Как насчет тех марлинов?
— Вы Джимми Паз, — говорит она.
— А как вы догадались, доктор Уайз? — Теперь он ухмыляется, зубы поблескивают как у кота.
— Шерил говорила, что вы начитанный малый. Сомневаюсь, чтобы многие из приглашенных на эту вечеринку ответили на мой вопрос цитатой из Леви-Стросса.
— Ага, только игроки в софтбол из команды структурной антропологии.
— А вы в ней состоите?
— А то как же. Я вообще, можно сказать, универсал. Мы играем в мяч, а сидя в раздевалке, обсуждаем «Печальные тропики». [9]
— Серьезно, что это за музыка?
— Это тимба. Кубинская запись, группа под названием «Кульминация».
— А о чем они поют?
— Yo no quiero que mi novia sea religiosa. Я не хочу, чтобы моя девушка была религиозной. И кстати, как поживает наша девушка?
— О нет, только не надо разговоров о работе! А я-то, глупая, подумала, что вы пригласили меня потому, что вас привлекло мое платье, — кокетничает Лорна, изумляясь тому, что смогла выговорить нечто подобное.
Он отбрасывает ее на расстояние вытянутой руки, крутит и снова прижимает к себе. От него пахнет табаком: для нее это непривычно, поскольку мужчины, с которыми она обычно имеет дело, пекутся о своем здоровье. Но, оказывается, это довольно приятный запах. Пряный. Он снова окидывает ее одобрительным взглядом, который обжигает ее кожу.
— Да, — соглашается он, — это всем платьям платье. А если говорить честно, лучшее в нем то, что им не прикрыто. Полный улет: так бы и съел. Ей богу, жалею, что у меня нет длинной ложки.
— Думаю, нам не помешало бы выпить еще, — лопочет она.
* * *
Несколько позднее они сидят бок о бок на хлипкой багамской кушетке на веранде Уэйтсов. Лорна безрассудно пьет второй дайкири, а Паз какую-то темно-коричневую жидкость со льдом. Пробегающая мимо Шерил, приметив парочку, выразительно выкатывает глаза и облизывает губы. Лорна показывает ей язык. Паз замечает это движение, но никак его не комментирует, а вместо этого спрашивает:
— Итак, что мы имеем?
Лорне требуется секунда, чтобы сообразить, о чем речь, а потом она, словно со стороны, слышит собственный голос. Говорит она медленно, язык чуточку заплетается.
— Две беседы и одна тетрадь, полностью исписанная. Из бесед ничего особенного не извлечь. Трудный случай, она не желает раскрываться. То есть вроде бы и не отгораживается, но есть в ней где-то глубоко… не знаю, как лучше сказать… трещина, что ли? В норме она спокойна, доброжелательна и выделяется лишь чрезмерной религиозностью. Но порой, когда она чувствует, что на нее оказывается давление…
— Наружу выходит женщина-паук, — заканчивает за нее Паз.
— Вы тоже это видели? Ее, я хочу сказать?
Лорна ощущает прилив благодарного облегчения. Этот аспект своего общения с пациенткой она не обсуждала даже с Микки Лопесом.
— Ну да. Я увидел кое-что, когда допрашивал ее, сразу после ареста. Заглянул ей в глаза и мигом понял, что мы имеем дело не с Маленьким Цветком.
— Простите, маленьким…
— Святой Терезой из Лисье. Я так понимаю, вы не католичка.
— Нет. Но я уверена, что это не просто симуляция. Симулянтов мне довелось видеть уйму, и на этом меня не проведешь. У нас есть тесты, которые… в общем, не буду вдаваться в тонкости, но это своего рода проявление реально существующей части ее личности. И признание, которое вы велели ей написать, подтверждает это. У нее было ужасное детство.
Паз внимательно слушает пересказ содержания первой тетради. Не то чтобы он испытывал потрясение — ему случалось сталкиваться и с более неприглядными событиями, — но, глядя сейчас на собеседницу, детектив улавливает за ее профессиональным рассказом что-то невысказанное и понимает, что она столкнулась с тем же необъяснимым преображением, что и он сам. Это не просто выражение в глазах Эммилу Дидерофф, а что-то такое, о чем он вообще думать не желает, и, черт возьми, уж конечно, не станет поднимать эту тему сейчас.
— Так, убийство с последующим самоубийством проверить легко. Она утверждает, что подтолкнула свою мать к убийству отчима. И охотно сознается, что это убийство, заодно с убийством ее брата по отцу и самоубийством матери, полностью на ее совести, хотя как раз об этом ее никто не расспрашивал, а вот свою причастность к падению с балкона нашего араба категорически отрицает. Как это понимать?