— Не перебор ли — петь «Коробейников»? — осторожно спросил Вадим.
— Не «Коробейников», а «Коробейника», слова Некрасова, — поправила Наталья. — Это будет новшеством.
— Ты когда-нибудь продавала товар с рук?
— Ну, ты меня совсем за маленькую держишь! — обиделась Гвэрлум. И добавила: — Нет.
Она любила вступить в диалог с уличным торговцем косметикой или какой-нибудь ерундой, вроде приборов, гарантирующих вечную молодость. Эти молодые люди в свежекупленых, по-магазинному мятых пиджаках, с тюремным зеленоватым цветом лица или лагерным загаром, останавливали прохожих весело, дерзко, настырно: «Имеет смысл взглянуть!» А потом принимались «втюхивать» товар, задавая разные провокационные вопросы: «Вы уверены в том, что правильно питаетесь?»
Наталья совершила только одну такую покупку: механический заяц, исполняющий шестнадцать мелодий при надавливании кнопки. Мелодий оказалось всего четыре и те угадывались с трудом. Впрочем, Гвэрлум с ее отсутствием музыкального слуха от последнего обстоятельства ничуть не пострадала. Она слушала сиплые вскрикивания, вырывающиеся из плюшевого нутра, и изобретала в фантазиях самые разные эльфийские песни…
Теперь ей самой предстояло заниматься подобным же делом: ходить и расхваливать свой товар. Впрочем, в Новгороде шестнадцатого века это занятие не представлялось ни комичным, ни предосудительным, ни плутовским.
Город был торговым. И торговля находилась в ту пору в своей героической ипостаси. Ею занимались храбрецы, авантюристы, любители чужих стран, рисковые парни, пираты, странники, караванщики — в общем, самые крутые, бесстрашные и любознательные люди. Никакой офисной рутины.
— О чем ты думаешь? — спросил Вадим, с легкой тревогой посматривая на мечтательное лицо подруги. Когда Гвэрлум в таком настроении, она вполне может пуститься на рискованную авантюру, и вытаскивай ее потом из очередного застенка…
— Да так, ни о чем, — она затянула пояс, подпоясалась фартуком. — О предстоящей работе.
— Будь осторожна, хорошо? — попросил Вадим.
— Со мной бесстрашный Пафнутий, — напомнила Гвэрлум. — И если что, Животко удерет и передаст информацию вам.
— Я очень надеюсь на то, что никаких «если что» не случится, — твердо сказал Вадим.
Наталья сжала его руку.
— Не беспокойся так. Все будет в порядке.
И ушла, повесив себе на шею короб.
Оба парня последовали за ней. Пафнутий, обернувшись в воротах, помахал Вадиму с улыбкой, а потом сложил пальцы колечком, показывая американское О.К.
Не то понял Пафнутий, что зазывалы из Натальи не получится, не то по мужскому обыкновению решил перехватить инициативу на себя, только едва они оказались на улице, как завел беспамятный парень красивым, громким голосом:
Эй, люди добрые, подходите,
Наш сладкий товар посмотрите!
А была у нас с Матреной дочка —
Из себя кругла, как бочка!
При этом он указал рукой на Наталью, подразумевая в ней свою незадачливую супругу Матрену, родительницу мифической «дочки-бочки».
Гвэрлум принялась улыбаться и кланяться на все стороны. Прохожие останавливались, пересмеивались. А Пафнутий продолжал, ничуть не смущаясь:
Посватался к ней из кабака отшельник,
Повенчался в чистый понедельник.
Уж и приданое мы ей закатили,
Целый месяц тряпки стирали и шили.
Поневу длинную,
Из меха воробьиного,
А салоп соболиного меха,
Что ни ткни, то прореха,
Воротник — енот,
Что лает у ворот,
На прощание ее побили
И полным домом наградили…
— Почем сладкое? — уже щупали у Натальи на лотке пирожки чьи-то пальцы.
Наталья чуть шевельнула грудью, отодвигая лоток.
— Сперва купи, потом лапай, — сердито молвила она, входя в роль. — Полкопейки три штуки.
— Моя жена лучше стряпает, — сказал кто-то.
— А сварила она суп
Из каменных круп, —
смеялся Пафнутий.
А пирог с такой начинкой,
Что Матрена три дня возилась с починкой,
Все брюхо себе чинила.
А жареное — бычьи рога
Да комариная нога…
А вот и другая уха,
Собачьи потроха,
Крупинка за крупинкой
Гоняются с дубинкой…
Теперь уже послышался общий хохот. Пафнутий улыбался во весь рот.
«Симпатичный он, — думала Наталья, глядя на своего спутника. — Что с ним такое случилось, отчего он память потерял? Может, правда, один из наших? Надо бы его подвести к теме… Про Финляндский вокзал спросить… Откуда он эти народные стишки знает? С филфака, может быть? У нас, кажется, был курс фольклорной литературы…»
Пирожки начали покупать. Наталья едва успевала раздавать и принимать липкие от сладкого и жирного денежки. А Пафнутий продолжал развлекать публику:
А вон красотка —
Девка аль молодка,
Стоит да улыбается,
А рыжий к карману подбирается…
Никакого «рыжего» и помину не было, но все начали оборачиваться, и только поняв шутку, опять засмеялись.
Улыбнулась и девушка, на которую показал Пафнутий, закрыла лицо рукой и ушла поскорее. Нехорошо подолгу на улице стоять раскрыв рот и скоморохов каких-то слушать.
— Ты, Пафнутий, не расходись, — тихо остановила своего спутника Гвэрлум. — Скоморохи-то запрещены, забыл? Арестуют еще…
— А торговля разрешена, — спокойно отозвался Пафнутий. — Ты знай продавай.
— Где мы латинника найдем? — шепотом спросила Гвэрлум.
— Ты сперва пирожки продай, — сказал Пафнутий.
Товар закончился быстро, кругом теперь жевали и улыбались. Улыбалась и Гвэрлум.
— Ты чья? — спросил ее какой-то немолодой человек, видимо, корабельщик: загорелый, жилистый, уверенный в себе, как бывают уверены в себе состоятельные, смелые люди, повидавшие немало стран.
— Мы странники, — ответила Наталья.
Корабельщик взял ее за локоть и тихо, в самое ухо, проговорил:
— Ты, девка, себе мужа найди, либо в монастырь ступай.
— Офелия, ступай в монастырь или замуж за дурака, — пробормотала Гвэрлум.
— Офелия? Латинское имя, — сказал корабельщик. — Я в Брюгге плавал, знал там одну Офелию. Красивая была девка, только совсем пропащая.
— Да я тоже пропащая, — вздохнула Гвэрлум, чувствуя, что еще немного — и расплачется.
— Скоморох-то тебе кем приходится? — корабельщик кивнул на Пафнутия.
— Он не скоморох, — ответила Наталья. — Блаженный он.