— Я — бывший крестьянин, а из таких, как мы, получаются самые лучшие солдаты и самые злые жрецы, — невозмутимо отозвался Этиго, и непонятно было, всерьез он говорит или издевается. — Суди сам, мой добрый господин! Сумел же я приметить, как Тахар заботливо закапывает нож в опилки. Оружие предназначалось тебе, но ты его не нашел. Зато я — нашел… Я — лучший солдат, чем ты.
— Между прочим, я и не собираюсь становиться солдатом, — проворчал Авденаго. — Очень мне это надо! Я хочу стать троллем.
— Если ты действительно про крови — человек, у тебя ничего не получится. От людей не рождаются тролли. На этом основана традиция подменышей.
— Как раз на эту тему я довольно много думал, — сообщил Авденаго. — Если ты человек, но в глубине души — гоблин, то все отлично получится. По крайней мере, здесь, по нашу сторону Серой Границы. Я отпущу тебя, — прибавил он, — когда добьюсь своего. А пока ты нужен мне для представительства. Больше не пытайся убить меня. Пожалуйста!
— Это похоже на предложение дружбы.
— Скорее, на честный договор.
— А ты способен честно соблюдать договор?
— Конечно.
— Тролли на такое не способны.
— Я уверен, ты просто плохо их знаешь.
— «Их»?
— Нас! — сердито поправился Авденаго. — Нас. Нас, троллей. — И повторил несколько раз.
— Я, тролль. Мы, тролли…
Гора Комоти воспринималась сначала как искривление горизонта — внезапно совершенно ровная линия, отделяющая плоскую землю от Ничего, приподнялась и набухла. Затем гора стала расти, а трава под ногами сделалась съедобной, что было встречено коньком не без одобрения.
Ход телеги сделался мягче, она больше не подскакивала на твердых комках сухой земли, а плавно катила по мягкой травушке-муравушке. Ветер перестал забивать глаза и ноздри пылью и вместо этого приносил с собой благоухание.
Этиго по-прежнему шел рядом с телегой. Авденаго расспрашивал его о деревне, о здешних людях, о приграничных замках. Впрочем, Этиго немногое мог ему рассказать.
— В замках я никогда не бывал, — признался он. — Видел башни и стены, но даже близко не подходил.
— Почему?
— Не возникало надобности.
— Но ведь крестьяне… э-э… должны поставлять в замок брюкву там… или зерно… — блеснул познаниями Авденаго.
— За хлебом из замка обычно приезжали.
— И какие они были — те, которые приезжали?
— Такие же, как я. Просто люди.
— Скучно с тобой, — надулся Авденаго.
— Я тебе правду говорю, — отозвался Этиго совершенно спокойно. — Наверное, правда менее увлекательна, чем враки.
— Да уж наверное, — проворчал Авденаго.
Желая его утешить, Этиго прибавил:
— Однажды через нашу деревню проходил отряд, и там были эльфы.
— Угу.
— Правда, эльфы.
— И какие они? С острыми ушками?
— Трудно объяснить… Обычно они немного повыше людей, но отличает их все-таки не рост, — Этиго прищурился, дернув нижним веком, прикусил губу, Было очевидно, что ему нелегко подбирать слова. Не привык рассказывать.
(Еще одна здешняя странность. В мире Михи Балашова трепать языком горазды все, даже совсем косноязычные. А здесь рассказывают только специально обученные люди, а прочие довольствуются коротким обменом сведениями о самых простых бытовых предметах.)
Наконец Этиго сказал:
— Эльфы — они другие.
И улыбнулся с таким видом, будто изрек наконец нечто чрезвычайно глубокомысленное, такое, от чего мозг собеседника просто вскипит и перевернется в черепной коробке.
Авденаго покачал головой.
— Наверное, их нужно просто увидеть, чтобы понять, — заметил он, не без сочувствия к Этиго.
— Если ты станешь троллем, вряд ли ты сможешь долго находиться рядом с ними, — предупредил Этиго. — Эльфы без труда уживаются с людьми, но они как бы ядовиты для троллей. Замок Гонэл просто убивает вашего брата. Наслышан, небось?
Гора Комоти приближалась. Через день пути она заслоняла уже половину неба. Пейзаж изменился, появились деревья и целые рощицы, и несколько раз путешественники переходили вброд мелкие бурные речки. Последнее оказалось очень кстати, потому что вода в бурдюках у них закончилась.
Авденаго сперва повеселел. Все-таки пустое пространство очень его угнетало, и перемены он воспринял с огромным, почти физическим облегчением. Но когда они вышли из очередной рощицы и увидели впереди пестрые шатры, Авденаго вдруг сделался мрачным.
Этиго сразу это заметил.
— Ты побледнел, — сказал он.
— Не поверишь, — Авденаго покачал головой, — но я волнуюсь.
— Признайся уж честно, что ты боишься, — хмыкнул Этиго.
— А ты разве нет?
— Не очень…
— Почему? — настаивал Авденаго.
— От меня почти ничего сейчас не зависит, — сказал Этиго. — Это все равно что попасть в грозу. Просто находишь какое-нибудь укрытие, уж какое попадется, и надеешься на лучшее.
— Твое укрытие — это я?
— Точно, — засмеялся Этиго.
— Не слишком надежное.
— Другого нет… А ты почему боишься?
— Эти, которые там собрались, — не чета таким, как Тахар. Тахар — он ведь не слишком высокого происхождения, как я понял, и положение у него… особенное. Не очень почетное. Тахара можно было пронять кольцом Морана Джурича.
— Кто сказал, что тех не проймет? Моран Джурич — известная персона. У нас в деревне его именем пугали детей.
— Намекаешь на то, что я знаком с великим и легендарным персонажем?
— Почему — намекаю? Моран — легендарный, он страшный, близостью с Мораном можно напугать даже тролля, не говоря уж о человеке…
— В таком случае, объясни мне, Этиго, — медленно проговорил Авденаго, — почему же ты меня не боишься?
— А кто тебе сказал, что я тебя не боюсь? — был спокойный ответ.
* * *
Вновь прибывшие не вызвали никакого интереса у собравшихся на Великий Камбай. Таких, как Авденаго, здесь было множество: телеги, запряженные лошадками или рабами, медленно проползали между шатрами в поисках места для остановки.
Авденаго очень быстро успокоился и даже вошел в роль. Он выглядел не хуже остальных. В первые минуты Авденаго беспокоился — как будет воспринята здешними обитателями его одежда. Не слишком ли просто он одет?
Правда, в доме на Екатерининском канале Моран Джурич уверял, что подобрал одеяние для своего питомца просто роскошное, «в самый раз», но в глубине души Авденаго не слишком-то ему поверил. Однако грубая ткань рубахи и штанов и жуткие сморщенные сапоги действительно выглядели здесь едва ли не последним криком моды.