Быть никем, жить нигде. Опасный жребий: избравшие для себя подобный путь лишь умереть могут не бессмысленно.
Евтихию не хотелось об этом думать. Не сейчас. Ему хотелось насладиться пустотой, безвременьем.
Перед рассветом сон все-таки сморил его, а когда он открыл глаза, все уже переменилось: мир вокруг и он сам. Наступил новый день, совершенно не похожий на все предыдущие.
Евтихий поднялся и пошел прочь от замка, вглубь страны. Из оружия у него оставался только короткий меч, взятый у кого-то из убитых.
На второй день появился всадник.
Он ехал не спеша. На нем была одежда простого солдата из замка, у седла — длинный меч, хороший теплый плащ на плечах. Евтихий и не обратил бы на него большого внимания — он сошел с дороги и спрятался на обочине лишь потому, что не хотел ни встреч, ни возможных разговоров… Однако тут одна деталь в одежде всадника поневоле привлекло внимание беглеца.
Плащ — темно-зеленый, с жиденькой меховой оторочкой у ворота. Сбоку осталось бурое пятно — кто бы ни подобрал этот плащ, он так и не сумел отчистить с материи кровь. Когда Евтихий вытаскивал из рощи погибших, этот плащ был на одном из них. Евтихий ни на миг не усомнился в своей правоте: он мог не узнать человека в лицо, но забыть хорошую, добротную вещь бывший крестьянин просто не в состоянии.
Евтихий и сам не знал, почему так насторожился. Он дождался, чтобы всадник проехал мимо, а потом выскочил на дорогу и побежал следом. Он мчался изо всех сил, заранее зная, что конного ему не догнать. Впрочем, к этому Евтихий и не стремился. Он лишь хотел не упускать незнакомца из виду — сперва его самого, а потом — его следы.
Евтихий шел всю ночь, не останавливаясь, и наутро опять увидел всадника. Тот двигался все с той же беспечностью, останавливался у ручьев, вступал в разговоры с местными жителями, рассказывал им о передвижении границы, о битве возле замка, о гибели защитницы. Люди охали, бледнели, снабжали вестника хлебом и добрыми напутствиями. Всем хотелось, чтобы он скорее добрался до Гоэбихона, где, как утверждал всадник, воины замка найдут помощь.
Их беспокоило, не придет ли граница и на эти земли.
— Никогда прежде она не заходила так далеко, — говорил всадник, — но не бойтесь: замок по-прежнему наш, он сдерживает натиск врага.
Евтихий крался по его следам, как тень. Несколько раз ему удавалось разглядеть лицо всадника. Больше никаких сомнений не оставалось: это был Авденаго.
Той ночью, когда Евтихий лежал без сна в роще, Авденаго покидал троллиный лагерь на холме, над которым развевались стяги Нитирэна. Бывший хозяин находился в двух шагах от своего бывшего раба, когда раздевал убитого, снимая с того человечью одежду. Но Авденаго, в противоположность Евтихию, вовсе не хотел изменять свою судьбу. Человеческое обличие потребовалось этому оборотню для каких-то иных целей.
Авденаго ехал в Гоэбихон.
Что ж. Евтихий тоже направился в Гоэбихон.
Город был тесным. Это создавало ощущение безопасности, уюта. Здесь каждая пядь земли была обжита и исследована. Никаких тайн, ничего неожиданного.
Богатая часть города ошеломила Евтихия. Он подолгу стоял перед каждым домом, не в силах оторвать восхищенный взгляд от чудного зрелища. Разноцветные стекла в окнах поблескивали под солнцем. Выложенная пестрыми камнями мостовая постоянно была влажной: хозяйки выливали на нее воду из деревянных ведер, чтобы избежать пыли. Очевидно, местные жители знали, что здесь следовало ходить с осторожностью: в любой момент могла раскрыться дверь и оттуда выплескивался щедрый поток воды.
Да уж, чего в Гоэбихоне хватало, так это воды: каждая площадь имела собственный колодец. Изобилие воды создавало ощущение богатства и щедрости.
Самый красивый колодец находился перед небольшим, изысканно украшенным строением, что располагалось на центральной площади — идеально круглой, вымощенной плоскими черными камнями. Строение это не было жилым домом; скорее всего, оно представляло собой нечто вроде храма. Войти внутрь Евтихий не решился, а наблюдая снаружи, так и не понял, какому божеству или духу посвящен таинственный храм.
Здесь не было ничего, что позволило бы разрешить эту загадку. Ни жрецов, ни паломников, ни даже храмовой прислуги. Просто безмолвное строение, к которому никто не приближался.
Фасад и колонны у входа были украшены резьбой, однако ее узоры тоже ни о чем не говорили — просто цветочный орнамент, довольно затейливый, но бессодержательный. Розы могли бы намекать на любовное чувство, лилии — на чистоту, полевые цветочки, название которых в каждой деревне придумывают по-своему, — на простоту душевную… Но в целом, сплетенные в венки и гирлянды, эти цветы не означали ровным счетом ничего.
Евтихий обошел строение кругом, заглянул в окно и увидел темноту. Чем бы ни был этот храм, его заполняла тьма. Она удерживалась внутри помещения так, словно была жидкостью, налитой в сосуд.
«Возможно, поэтому здесь нет посетителей, — подумал Евтихий. — Никому не хочется входить в вечную Ночь… Но почему они держат ее прямо в городе? Неужели не боятся, что она вырвется на волю и поглотил все эти улицы и дома?»
Спросить об этом было не у кого, и Евтихий принял здравое решение на всякий случай держаться от храма на безопасном расстоянии. Если появится возможность — попробует узнать больше; не появится — что ж, в конце концов, он приехал в Гоэбихон не для того, чтобы осматривать достопримечательности. Двадцать с лишним лет прожил, ничего не зная об этом городе и его чудесах, — проживет и еще столько же в том же благом неведении.
Поначалу Евтихий считал, что легко отыщет в Гоэбихоне Авденаго. Чужак наверняка будет бросаться здесь в глаза. Достаточно найти постоялый двор и справиться там о вновь прибывшем, о воине в зеленом плаще с пятном крови на боку, — и любой ему укажет…
Однако первые впечатления от города оказались для Евтихия слишком сильными. Он едва мог дышать, очутившись за каменными стенами, в окружении каменных домов и всей этой роскоши. Когда же он наконец сумел взять себя в руки и стряхнуть оцепенение, он понял, что Авденаго успел бесследно исчезнуть.
Но это оказалось не самым худшим.
Хуже всего было то, что в Гоэбихоне не имелось никаких постоялых дворов.
— Госпожа…
Девушка выглядела уверенной в себе и достаточно хорошо одетой, чтобы Евтихий счел подобное обращение к ней правильным. Но она испугалась.
— Я ничего дурного не хочу и не сделаю, — поспешил он заверить, продолжая смиренно протягивать руки.
Она молчала.
Неожиданно Евтихию пришло в голову, что она могла заподозрить его связь с троллями. Держать руки вытянутыми перед собой — этого требовали от пленников тролли. Эльфы и люди поступали как-то иначе. Очень медленно он опустил руки и рискнул посмотреть ей в глаза.
— Меня зовут Евтихий, — продолжал он. — Почему вы испугались?
Она покачала головой, не отвечая.