— Это я, Авденаго, — сказал Авденаго.
— Не помню такого, — фыркнул Моран.
— Да я это, и вы меня хорошо помните, не ломайте-ка дурака, — повторил Авденаго.
— Я тебе сейчас такого дурака заломаю! — сказал Моран, хватаясь за протянутую ему руку. — Лучше помоги встать.
Хватая Авденаго за руку и за одежду, Моран с трудом поднялся. Оглядел разгром в лаборатории и с тоской замычал.
Авденаго наклонился, тронул обломки.
— А зачем вы фотоаппарат разбили? — спросил он Морана.
— Разбил? — горестно взвыл Моран. — Если б разбил! Если б своей волей я его разбил!.. Все не так обидно. Я б хоть знал, что в любой момент от тебя избавиться могу. А теперь?..
Хрустя осколками, Авденаго вывел Морана из лаборатории, уложил на диван, пошел готовить чай. Пес, вырвавшись из кухни на волю, примчался обследовать хозяина. Моран морщился, но собачьи ласки терпел. Юдифь сидела в кресле, поджав ноги, погруженная в ласковую задумчивость.
Неожиданно Моран напустился на нее. Он приподнялся на диване, опершись на локоть, и заговорил, монотонно, ядовито, не спеша избыть злобу:
— Твоя все работа!.. Ах ты, обойная блоха, злоехидина. Все бы тебе языком молоть. Для чего ты их сюда притащила? Нарочно сделала. Ты всегда против меня нарочно делала. Потому что завидуешь. Ты-то плоская, а я — круглый. Я из круглого мира, вот тебе и завидно. С чего это тебя на улицу понесло?
— А может, меня тоска заела! — вдруг сказала Юдифь.
Моран аж подпрыгнул на диване, так что пес сперва шарахнулся, а потом сообразил, что начинается новая игра, и принялся скакать кругами по комнате и лупить виляющим хвостом по стульям и ножкам стола.
— Лучше бы она тебя вообще до смерти съела! — пожелал ей Моран. — Я из-за тебя свой полароид разгрохал. Как я теперь зарабатывать буду? Об этом ты подумала?
— Так вы его сами, что ли, об пол приложили? — спросила Юдифь.
— Не доброй волей, — ответил Моран, снова опрокидываясь на подушки. — Он как взорвется! Крабберздохх! — Моран взмахнул рукой, показывая, как «крабберздоххнул» злополучный полароид. — И все почему?
— Почему? — Юдифь видела, что Моран ждет этого вопроса и что он без этого ее вопроса ничего не скажет.
— Вот любопытная мангуста! — рявкнул Моран. — Все ей растолкуй да объясни! С чего все началось, а?
— С чего? — опять подтолкнула его Юдифь.
— Да с того, что тебя понесло на улицу гулять! — сказал Моран. — Ага, не ожидала? Не ожидала, что я сразу загляну в корень события? Ты забралась в газеты и ну рыдать оттуда, а тут эти двое идут. Они здесь давно шастают, ты ведь их видела… А? Признавайся! Признавайся, клеевой червяк, ты ведь за ними наблюдала!
— Ну, возможно, — призналась Юдифь.
— Не возможно, а точно.
— Я только краем глаза. Мне интересно было.
— И что тебе было так интересно? Жаба, глаз на ниточке!
— Найдут они дорогу или нет.
— Без тебя бы не нашли.
— Наверное… Я скучала по Авденаго, — призналась Юдифь. — Ну и побежала к нему, а тут — снег и такая сырость… Я и забралась в газеты. А наружу — никак. Мне ведь страшно.
Моран постучал себя согнутым пальцем по лбу, намекая на умственную отсталость Юдифи. Она пожала плечами, не решаясь возражать.
— Ты лишила меня средств к существованию, — сказал Моран. — Без полароида экстремальные путешествия невозможны.
— Да у вас денег куры не клюют, — возмутилась Юдифь. — Весь платяной шкаф забит купюрами, я сама видела.
— Кто тебе показал? — Моран поджал губы с крайне недовольным видом.
— Да вы и показывали, когда в шкаф лазили.
— А ты, конечно, сразу же глазюки выпучила и ну рассматривать, сколько у меня денег.
— Просто увидела, — возразила Юдифь. — Мне-то все равно, сколько их у вас. Разве что вот бумажные они.
Она вздохнула.
Тут вошел Авденаго с подносом и поставил на стол чайник и чашки.
— Выпейте-ка горячего, — обратился он к Морану.
Моран сел на диване, оглядел комнату.
— У меня щека поранена, — капризно проговорил он.
— Знаю, — сказал Авденаго, вынимая из кармана полоску пластыря. — Давайте сюда лицо.
Он подошел к Морану и аккуратно залепил порез. Моран потрогал пластырь пальцем.
— Ты что, насовсем ко мне вернулся? — с подозрением осведомился он у Авденаго.
— Вроде того, — криво улыбнулся тот.
— Ты боишься смерти? — спросил Церангевин у Дениса.
Они разгуливали по саду и разговаривали. Денису было немного неловко; он не всегда понимал, как себя вести и каким образом отвечать на странные вопросы хозяина дома, чтобы тот остался доволен. Иногда от усилий быть вежливым у него вдруг ужасно ломило виски, а потом отпускало, и он с облегчением вздыхал. Но Церангевин держался так просто и спокойно, что постепенно успокаивался и Денис. Ничего особенного от него и не требовалось. Церангевин с самого начала дал понять, что Денис — не столько пленник, сколько гость. Хотя, конечно, покидать владения Церангевина без дозволения ему пока что не разрешалось. Денис как-то раз попробовал подойти к воротам и выглянуть наружу — просто из любопытства. Однако рядом тотчас же возник Ланьядо.
Доверенный человек Церангевина ничего не сказал, даже пальцем не двинул, но Денис сразу же отказался от всякой идеи высовывать нос за пределы имения. Денис отвернулся от ворот и зашагал по дорожке обратно к дому. Когда он спустя минуту бросил взгляд через плечо, Ланьядо уже исчез.
Большую часть времени Денис проводил в саду: рассматривал цветы, подгладывал за хорошенькими горничными, наблюдал за работой садовников или ел. Угощения ему приносили прямо в сад, причем слуги каким-то образом всегда безошибочно знали, где он находится.
Пару раз Денис пробовал завязать разговор с кем-нибудь из них, но в ответ ему лишь вежливо улыбались, кланялись — и исчезали.
Наконец Денису это надоело, и он нарочно выследил девушку, которая несла ему полдник: молоко в большой глиняной кружке и булочки с яблоками в корзинке. Денис приметил ее издалека и спрятался в кустах, а когда она приблизилась, осторожно обхватил ее шею сзади и прижал девушку к себе.
— Ой, — тихо проговорила она.
— Садимся вместе на корточки и ставим кружку на землю, — приказал Денис, дыша ей в ухо.
Она подчинилась.
— Я тебе плохого не сделаю, — продолжал Денис.
Она шевельнулась в его руках. Мягкие теплые плечи, гладкая кожа щеки.
— Да уж конечно, не сделаете, — согласилась служанка.