— Доброе утро, господин Шардлейк. Как по-вашему, будет сегодня снег? После службы мне хотелось бы сразу отправиться в путь.
— Единственное, что могу вам сказать, это то, что дорога в Скарнси вполне приличная. На этот счет можете не волноваться. А теперь нам пора. Боюсь, как бы нам не опоздать.
К тому времени как мы пришли в храм, монахи уже заняли свои места на хорах, о чем свидетельствовал доносившийся оттуда шорох вперемешку с легким покашливанием. Один гроб, в котором находилось тело Синглтона, был по-прежнему открыт и стоял на нескольких стульях с нашей стороны крестной перегородки. Другой располагался чуть дальше от нас, в нем покоилось окруженное горящими свечами тело Саймона Уэлплея. Рядом с гробом Синглтона, но не слишком близко к нему, ибо от него изрядно разило запахом разложения, нас поджидал аббат.
— Пока длится поминальная служба, можете посидеть возле покойного, — серьезным тоном произнес он, — а сразу по ее окончании начнете вынос тела. Вам поможет приор Мортимус. Если… — Замявшись, он поглядел на мой горб. — Если, конечно, вы в состоянии принять на плечи такую ношу.
— Вполне, — отрезал я, в глубине души съежившись от одной только мысли, что мне придется это делать.
— А я не в состоянии, — протрубил Гудхэпс, — у меня больное плечо. Мне вообще не следовало бы неделю вставать с постели.
— Ладно, ладно, доктор Гудхэпс, — усталым тоном оборвал его аббат, — я подыщу кого-нибудь из монахов на место четвертого носильщика.
Тогда в первый и в последний раз я обменялся с аббатом сочувствующим взглядом поверх головы этого старца, после чего Фабиан кивнул и исчез за крестной перегородкой, а мы заняли свои места у гроба Синглтона. Гудхэпс, прокашлявшись, уткнулся в носовой платок.
Служба началась. Помнится, в то утро, пока я сидел у гроба смердящего мертвеца, меня захватила чарующая полифония звуков, и я почувствовал, что она оказывает на меня действие, которое было сродни колыбельной. Псалмы и положенные на музыку латинские тесты из книги Иова задели некую чувствительную струнку моей души.
«И ты говоришь: „что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак? Облака — завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу“». [9]
«Здесь слишком густые облака, — подумал я. — В этом месте я по-прежнему пребываю словно во мраке». Пораженный этой внезапно открывшейся мне истиной, я невольно содрогнулся. «Этого не должно быть», — твердо приказал я себе, призвав былую решимость, которая с некоторых пор покинула меня. Вдруг меня кое-что осенило — то, чего я никогда прежде не брал в расчет, хотя давно следовало бы это сделать. Марк с доктором Гудхэпсом сидели напротив меня; старик все так же хлюпал носом в свой носовой платок, а мой молодой помощник в задумчивости глядел невидящим взором в пустоту.
— Послушай, — подтолкнув Марка локтем, шепотом сказал я. — Сегодня утром Элис была в лазарете?
Он перевел свой взгляд на меня.
— Думаю, что да.
— Отлично. — Обернувшись к Гудхэпсу, я добавил: — Мне бы хотелось прежде, чем вы отправитесь в путь, вместе с вами туда наведаться.
Я снова углубился в службу. Постепенно песнопения становились тише и тише, пока совсем не растворились в тишине. Монахи толпой повалили из-за крестной перегородки, а служащий при церкви работник поспешил к нам, чтобы закрыть крышкой гроб Синглтона. В последний раз я взглянул на мрачное лицо покойника, и в этот миг в моей памяти пронеслись мимолетные картины прошлого. Я вспомнил, как некогда этот человек произносил пламенные речи в суде, как бурно жестикулировал и с какой страстью предавался спорам. Но вскоре крышка гроба опустилась и его лицо погрузилось в вечный мрак. К нам подошли приор и крепкого телосложения монах средних лет, и вместе с ними мы подняли на плечи гроб. Однако едва мы это сделали, как внутри его что-то упало. Обескураженный этим звуком Марк уставился на меня недоумевающим взором.
— Это голова, — шепнул ему я. — Она соскользнула с опоры.
Мы стали выносить гроб из церкви, с ужасом сознавая, что внутри его вместе с куском деревяшки болтается голова. Вслед за нами двинулась длинная процессия монахов. По дороге я заметил, что Габриель, склонившись над гробом Уэлплея, страстно предается молитве. Он посмотрел на нас невидящим взором, в котором я прочел крайнее отчаяние.
Когда раздался поминальный звон колоколов, мы прокладывали путь по глубокому снегу в сторону мирского кладбища. Вырытая накануне могила издалека выделялась темным пятном на окружающем белоснежном ландшафте. Посмотрев на идущего подле меня приора Мортимуса, я обнаружил на его суровом лице выражение не свойственной ему прежде глубокой задумчивости.
Рядом с могилой нас поджидали работники с лопатами. Они приняли у нас гроб и опустили на дно ямы. Тихо падавший снег припорашивал бурую землю. После того как были произнесены прощальные молитвы, гроб окроплен святой водою и покрыт несколькими горстками земли, процессия монахов поспешно устремилась обратно в церковь. Едва я собрался последовать за ними, ко мне подошел приор.
— Они не могут долго стоять на холоде, — сказал он. — Вот если бы им довелось нести караул, как некогда мне в холодную зимнюю пору…
Он покачал головой.
— В самом деле? — заинтересовался я. — Вы бы ли солдатом?
— Неужели я произвожу на вас впечатление такого грубого мужика? Нет, господин Шардлейк. В свое время я служил констеблем в Тонбридже. Помогал шерифу арестовывать нарушителей порядка. Зимними ночами мы искали воров. А днем я служил воспитателем в школе. Вижу, вас удивляет моя биография. В особенности то, что я когда-то учительствовал.
— Немного, — склонив голову набок, ответил я. — Но только потому, что вы взрастили в себе грубые манеры.
— Я их не взращивал. А с ними родился, — криво ухмыльнулся он. — Дело в том, что я родом из Шотландии. Нам всегда недоставало вашей английской обходительности и уравновешенности. Потому что все давалось ценой больших усилий. Если бы мы жили, мирно сложив руки, мы бы ничего не добились. Нам все приходилось завоевывать. Я вырос в одной пограничной деревушке. И с молоком матери впитал, что жизнь — это бесконечная борьба. Поверьте, в этом нет никакого преувеличения. Наши лорды беспрестанно сражались друг с другом, а также с вами, англичанами. И этому противостоянию по сей день не видать ни конца ни края.
— Что же заставило вас перебраться в Англию?
— Моих родителей убили, когда я был еще ребенком. А нашу ферму разорили. Нет, не англичане, а шотландские лорды.
— Мне очень жаль.
— Тогда я учился в школе при аббатстве в Келсо. Я хотел уехать далеко-далеко, и мне выпал счастливый жребий. Мои наставники, заплатив немалые деньги, отправили меня на обучение в английскую школу. Всем, что я имею на сегодняшний день, я обязан Церкви. — Впервые за все время его насмешливые глаза обрели серьезность. — Религиозные законы стоят на страже мира. Они отделяют его от кровавого хаоса.