Попрощавшись с конями, я неторопливо направился в лазарет. По дороге я заметил, что посреди внутреннего двора монахи расчистили от снега небольшой участок земли и начертили на нем квадраты разных размеров. Полдюжины братьев играли в игру, которая заключалась в том, что сначала бросают кости, а потом по результатам броска совершают замысловатые ходы. Опершись на свою лопату, за ними наблюдал Багги. Увидев меня, монахи остановились и расступились в сторону, но я жестом велел им продолжать, не обращая на меня внимания. Об этой забаве, которой увлекались во всех монастырях бенедиктинского ордена, я знал со времен Личфилда. Она представляла собой сочетание детских классиков с игральными костями.
Пока я следил за игроками, появился брат Септимус, тот самый толстый, глуповатого вида монах, которого брат Гай все время попрекал за обжорство. Он тяжело пыхтел, пробираясь по глубокому снегу.
— Иди сюда, Септимус, — окликнул его кто-то из братии, и все остальные, как по команде, прыснули со смеху.
— Нет, нет, не могу. Боюсь упасть.
— Иди, не бойся. Мы играем по упрощенным правилам. Здесь нечего бояться. Даже таким, как ты.
— Ох нет, нет.
Тогда один из монахов схватил Септимуса за руку и, невзирая на протесты, вытащил его на середину очищенной от снега площадки, а сам тотчас отошел в сторону. Остальные, в том числе Багги, в ожидании предстоящего представления расплылись в довольной улыбке. Все случилось в мгновение ока. Септимус поскользнулся на льду и с ревом упал на спину, что привело к взрыву всеобщего хохота.
— Помогите мне, помогите! — орал бедняга.
— Глядите, он похож на мокрицу! Эй, мокрица, давай поднимайся!
— Давайте забросаем его снежками! — крикнул кто-то. — Надо же помочь ему встать на ноги!
Монахи тотчас ухватились за это жестокое предложение и принялись обстреливать Септимуса снежками. Из-за своей неуклюжести и тучности он оказался совершенно беспомощен. Он кричал и извивался, пытаясь увернуться от обрушившегося на него белого града. Глядя на него, я невольно отметил, что бедолага походит на выброшенную морем на берег черепаху.
— Хватит! — изо всех сил призывал он монахов к милосердию. — Братья, умоляю вас, уймитесь!
Но те продолжали обрушивать на него шквал снежков и насмешек. Надо сказать, что сцена, свидетелем которой мне довелось стать, отнюдь не была такой безобидной, как та, что произошла прошлым вечером. Я собрался было вмешаться и положить конец затянувшейся шутке, но не успел этого сделать, как позади меня раздался чей-то громкий голос:
— А ну-ка, сейчас же прекратите!
При виде внушительной фигуры брата Габриеля монахи тотчас бросили на землю свои снежки.
— И это, по-вашему, называется христианским братством? — гневно набросился он на них. — Неужели вам не стыдно? Сейчас же помогите ему встать, слышите?
Двое молодых монахов бросились к Септимусу, который, тяжело пыхтя, пытался подняться на ноги.
— В церковь! Всем сейчас же идти в церковь! Заутреня начнется через десять минут.
Увидев меня, ризничий вздрогнул, а когда монахи разошлись, подошел ко мне и сказал:
— Прошу прощения, сэр. Подчас монахи превращаются в проказливых школяров.
— В этом я уже убедился, — заметил я, вспомнив о разговоре с братом Гаем. — То, что мне довелось лицезреть, христианским братством не назовешь.
Ныне брат Габриель предстал передо мной совсем в ином облике, и я понял, что он не просто священнослужитель, а человек немалого авторитета и огромной нравственной силы. Пока я на него глядел, гнев на его лице сменился горечью и грустью.
— Такое впечатление, словно в этом мире люди только и ищут жертв и козлов отпущения. Особенно ярко это проявляется в тяжелые времена, когда в обществе обостряется напряжение. Как я вам уже однажды говорил, сэр, монахи, подобно мирянам, вовсе не защищены от происков дьявола.
С этими словами он поклонился и последовал за братьями в церковь.
Я же продолжил свой путь к лазарету и, миновав зал, направился в сторону внутреннего коридора. От голода у меня урчало в животе, и я заглянул на кухню, чтобы взять с тарелки яблоко. Мое внимание внезапно привлекло большое красное пятно за окном. Я подошел ближе, и в следующий миг меня обуял столь сильный ужас, что мне с трудом удалось удержаться на ногах.
В саду ничком лежала Элис, а рядом с ней валялся разбитый горшок. Она лежала в луже крови, которая все еще продолжала струйками растекаться по снегу.
Я вскрикнул и тут же заткнул себе рот кулаком. Саймон Уэлплей погиб из-за того, что хотел мне что-то сообщить. А теперь Элис! Я бросился к ней со всех ног, моля Бога о чуде, несмотря на то что никогда не питал к чудесам никакого доверия. Однако в то мгновение я был готов многое отдать за то, чтобы мои наихудшие предположения оказались ложью.
Девушка лежала рядом с дорожкой лицом вниз. Лужа крови была очень большой, и в какой-то жуткий миг у меня мелькнула мысль, что у нее, как у Синглтона, отрублена голова. С трудом заставив себя подойти ближе, я с некоторым облегчением обнаружил, что все части тела у нее целы. Перешагнув через осколки горшка, я опустился рядом с девушкой на колени и, немного поколебавшись, нащупал у нее на шее пульс. Когда я услышал его ровный и сильный ритм, то чуть было не вскрикнул от радости. От моего прикосновения девушка слегка вздрогнула и тихо застонала. Потом раскрыла глаза, которые на ее запачканном кровью лице показались мне голубее прежнего.
— Элис! О, слава Богу, вы живы! Господь сотворил чудо!
Я потянулся вперед и порывисто ее обнял, буквально задыхаясь от радости при ощущении тепла живого человеческого тела и биения сердца. Моего ликования не омрачил даже тошнотворный запах крови, ударивший мне в нос.
Ее руки уперлись мне в грудь.
— Сэр, что это вы…
Я отпустил ее, и она попыталась приподняться.
— Прошу прощения, Элис, — произнес я в некотором замешательстве. — Когда я увидел, что вы живы, то так обрадовался, что не мог сдержаться. У меня как будто камень с души упал. Я думал, что вы умерли. Однако лежите спокойно. По всей очевидности, вы сильно разбились. Скажите, в каком месте вы поранились?
Посмотрев на свою окровавленную одежду, она на мгновение задержала на ней недоуменный взгляд, потом схватилась рукой за голову. В следующее мгновение лицо ее внезапно просияло, и, к моему изумлению, она залилась смехом.
— Сэр, я вовсе не поранилась, а всего лишь ушиблась. Дело в том, что я поскользнулась на снегу и упала.
— Но…
— Я несла в кувшине кровь. Помните, ту самую, которую мы забирали у монахов. Это не моя кровь.
— О! — воскликнул я и прислонился к стене, ощутив головокружение от радости.
— Мы собирались разлить ее по саду. Нам пришлось довольно долго держать ее в тепле, потому что брат Гай велел подождать, пока сойдет снег. А сегодня я решила отнести ее в кладовую.