— Пойду я, пожалуй, к нему, сэр, уж больно он плох, — сказала Маргарет и убежала, шурша юбками.
Я вошел в гостиную. Дороти сидела у огня и смотрела на поврежденный угол деревянного фриза.
— Нужно его отремонтировать, — проговорила она. — Теперь, когда я провожу тут так много времени, он меня раздражает.
Женщина была бледна, и я видел, что ей стоит больших трудов сохранять спокойствие.
— Спасибо, что пришел, Мэтью.
— Что произошло? Почему Билкнэп в твоем доме?
— Маргарет нашла его лежащим у нашего порога и позвала меня. Он хватал воздух ртом и был белый, как простыня.
Голос Дороти слегка дрожал, и я понял, что вид человека в адвокатской мантии, скорчившегося на земле, напомнил ей убитого Роджера, лежавшего у фонтана. Чертов Билкнэп!
— Маргарет сказала, что ты велела перенести его на кровать.
Дороти развела руками.
— А что мне оставалось делать? Он сказал, что умирает, и попросил помощи. Вот я и помогла, хотя едва знала его, да и отношусь к нему не лучше, чем ты.
— Он знал, что женщина не откажет ему в помощи. — Размышляя, я наморщил лоб. — Пойду-ка я к нему.
— Мэтью, прошу тебя, не будь слишком грубым, — попросила Дороти. — Мне кажется, он очень болен.
— Поглядим.
Билкнэпа уложили в спальне. Судя по маленькой — для школьника, не иначе — теннисной ракетке, лежавшей на сундуке, раньше это была комната Сэмюеля. Маргарет склонилась над Билкнэпом и пыталась напоить его чем-то из кружки. Мой давний недруг лежал на кровати, и я был потрясен его ужасным видом. В свете свечи, стоявшей на тумбочке, он был бледнее смерти, белее подушки, на которой покоилась его голова. Тем не менее Билкнэп был в сознании и смотрел на меня безумными, расширившимися от ужаса глазами.
Маргарет повернулась ко мне. Вид у нее был крайне расстроенный. Видимо, она тоже вспомнила мертвого Роджера.
— Я пытаюсь напоить его разбавленным вином.
— Оставь нас, — мягко попросил я.
Девушка поставила кружку и вышла из комнаты. Я посмотрел на Билкнэпа. Было странно видеть его вблизи да еще в столь жалком состоянии. Его растрепанные рыжеватые волосы уже начали редеть, а на макушке образовалась изрядная плешь. Немного вина, которым пыталась напоить его Маргарет, пролилось ему на подбородок. Он выглядел совершенно беспомощным и, судя по его одичалому взгляду, понимал это.
— Почему вы пришли сюда? — спросил я. — Вы же знаете, какое горе случилось в этом доме.
— Я знал, что… миссис Эллиард… пока здесь.
Его голос звучал еле слышно, а дыхание было частым и прерывистым.
— Я знал, что она… добрая. Больше мне не к кому… было… постучаться.
— Любой адвокат помог бы своему коллеге, если тому стало плохо.
— Только не мне. Меня все… ненавидят.
Он перевел дух и на несколько секунд закрыл глаза.
— Со мной покончено, Шардлейк. Я не могу есть. Пища просто проскакивает сквозь меня. Доктор Арчер обещал, что поможет новое промывание желудка, но у меня началось кровотечение, и оно уже не прекращается.
— Я договорюсь, чтобы доктор Малтон пришел и осмотрел вас прямо здесь.
— Наверное, слишком поздно. У меня перед глазами туман, все время кружится голова…
С огромным усилием он выпростал из-под покрывала отощавшую руку и схватил мое запястье. Я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть от неожиданности.
— Я никогда не верил в Бога, — зашептал он, не сводя с меня наполненного болью взгляда. — Даже когда был маленьким. Мир — это поле боя, люди бывают либо хищниками, либо дичью. Законы и юриспруденция лишь маскируют этот бесспорный факт. Но теперь мне страшно. Католики говорят, что, если исповедаться и покаяться в грехах перед смертью, Господь впустит тебя в рай. Мне нужен священник — из тех, прежних.
Я сделал глубокий вдох.
— Для начала я приведу доктора Малтона. Он знаком со многими священниками и посоветует, к кому обратиться. Но мне все же кажется, Билкнэп, что правильное лечение вполне способно поставить вас на ноги. Сейчас я пришлю к вам Маргарет.
Я попытался встать, но Билкнэп на удивление крепко держал мою руку.
— А вы верите? — спросил он.
Я замешкался.
— У меня нет… уверенности. Уже некоторое время.
На лице больного отразилось удивление.
— А я всегда считал вас верующим. То, как усердно вы следуете всем правилам, блюдете нормы этики… Я думал, что вы — один из этих… праведников.
— Нет.
— Тогда почему же вы помогаете мне? Ведь вы меня ненавидите. Я причинил вам много неприятностей, потому что вы всегда смотрели на меня не как на человека, а как на… вошь.
На мгновение в его взгляде вспыхнула злая искорка.
— Но ведь вы все же человек, а не вошь.
Билкнэп, казалось, задумался, прикусив губу длинными желтыми зубами. Наконец он сказал:
— Священник может не успеть… вовремя. А вам я, по крайней мере, успею рассказать про один свой грех, про то, что я совершил. Я, правда, не знаю, почему он просил меня об этом…
— Я вас не понимаю, Билкнэп. О чем вы толкуете?
Он закрыл глаза.
— Это случилось две недели назад, после того как вы посрамили меня в ходе процесса по иску болотного коттера. На следующий день ко мне в контору пришел человек. Его зовут Колин Фелдэй.
Билкнэп сделал паузу, чтобы отдышаться.
— Он — поверенный и занят тем, что слоняется по вестминстерскому убежищу, подыскивает подходящих клиентов и приводит к барристерам. В частности, ко мне. Он не отличается особой порядочностью и вам бы наверняка не понравился.
Билкнэп попытался рассмеяться, но хриплые звуки, вырвавшиеся из его груди, больше напоминали кашель. Глаза больного снова расширились от страха и боли.
— Он сказал мне, что у него есть клиент, который готов заплатить хорошие деньги за информацию о вас.
— Какую именно информацию?
— Любую. О ваших привычках, о том, где вы живете, даже о том, что вы за человек. И о вашем помощнике Бараке. Я сказал ему, что вы — надутая свинья и ненавидите весь свет из-за того, что горбаты. Я также сообщил, что вы очень упрямы и настойчивы в работе, прямо как какой-нибудь фокстерьер. И что вы не дурак.
Он снова попытался засмеяться.
— О нет, далеко не дурак!
Я смотрел на Билкнэпа, а в голове вертелось: это был убийца, не иначе. Так вот как он разузнал про меня! И поверенный, приходивший к Билкнэпу, написал под его диктовку письмо Роджеру.
— Кто клиент этого Фелдэя? — резко спросил я. — Как его зовут?