Был ранний час. Лавочники только-только открывали двери своих магазинов и разгоняли нищих, которые уже успели столпиться у их порогов. Один из попрошаек, молодой парень, упал на мостовую и едва не был затоптан другими. Тимоти, наблюдавший эту сцену, с испугом перевел взгляд на меня. Повинуясь какому-то шестому чувству, я остановился и велел мальчику забраться на лошадь позади меня.
Наконец мы добрались до моего дома, и по округлившимся глазам Тимоти я понял, что мальчик поражен его размерами. Я провел его на кухню, где, как обычно, хлопотала Джоан. Мне было приятно видеть, что человек Харснета, Орр, охотно помогает ей. В данный момент он умело чистил картошку. Поохав по поводу того, какой мальчик чумазый, Джоан дала ему ведро с водой и велела отправляться на конюшню и как следует вымыться. Тимоти покорно отправился выполнять приказание. Юный Питер тоже находился на кухне и сухо приветствовал Тимоти кивком головы. Джоан посмотрела на него, грозно сдвинув брови.
— Будь поприветливее с Тимоти, — велела она. — Он младше тебя, да к тому же оказался в незнакомом месте. Ты должен радоваться тому, что он будет выполнять кое-какую работу, которая тебе не по душе. И отдай ему свои старые вещи, поскольку тебе они уже малы.
— Хорошо, хозяюшка Джоан, — ответил Питер и выскользнул за дверь.
Джоан посмотрела на меня и улыбнулась. Я тоже ответил ей улыбкой.
— Чины важны для всех, даже для кухонных мальчишек? — весело спросил я.
— Не забывайте и о боязни лишиться места. В Лондоне сегодня столько маленьких побирушек, что всегда можно найти того, кто обойдется подешевле, — заметила женщина.
— Это верно. Подобная, с позволения сказать, конкуренция порождает страх.
Пристроив Тимоти, я решил, что теперь непременно найму мужчину в помощь Джоан.
Я поднялся к себе и надел все самое лучшее. Хотя погода стояла теплая, меня знобило, а швы на руке снова разболелись. В уме я перебирал доводы, которые подготовил для выступления на слушаниях дела Адама Кайта. Моей задачей было убедить суд в принудительном порядке заставить больничное начальство регулярно отчитываться перед судебными органами об уходе за этим пациентом и добиться того, чтобы содержание мальчика оплачивалось из фондов Бедлама. Я настоял на участии в суде Гая, который должен был засвидетельствовать, что Адам серьезно болен и нуждается в судебной защите. О том, чтобы выпустить его из больницы, пока не могло быть и речи, тем более что там он находился в большей безопасности.
Удастся ли его когда-нибудь вылечить, или он так и останется до конца своих дней в похожей на тюремную камеру палате с зарешеченными окнами и со смятением в душе?
Мои мысли перескочили с этого дела на наше тайное расследование. Что за человек убийца? Страдает ли он? Что-то подсказывало мне, что скрупулезное планирование жестоких убийств и их осуществление доставляют ему удовольствие. Он наверняка давно замыслил новое душегубство. Ту часть Книги Откровения, в которой говорилось о семи чашах, я уже помнил наизусть.
«Пятый Ангел вылил чашу свою на престол зверя; и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания».
«Престол зверя», должно быть, означал логово дьявола.
«…и они кусали языки свои от страдания».
Я поежился.
Барак ждал меня в заполненном людьми вестибюле суда прошений. Я окинул взглядом знакомую картину. Истцы расположились на лавках вдоль стен, а в центре зала переговаривались друг с другом адвокаты. Я узнал знакомую супружескую пару, сидевшую рядом с моим коллегой-адвокатом, братом Эрвином. Увидев меня, он приветственно кивнул. Я здорово помог Эрвину, отказавшись в его пользу от большинства дел. Таким образом я потерял много денег, но это беспокоило меня в последнюю очередь: сбережений у меня хватало. Пожилая чета, приехавшая в Лондон аж из Ланкашира, надеясь найти здесь справедливость и защиту от своего землевладельца, тоскливо посмотрела на меня. В дверном проеме, тесно прижавшись друг к другу, появились Дэниел и Минни Кайты, а следом за ними и Гай, облаченный в докторскую мантию. Мы с Бараком подошли к ним.
— Адама еще нет, сэр, — возбужденно сообщил Дэниел.
— Мы приехали слишком рано. Его скоро привезут.
— Судья не будет чересчур строг по отношению к нему? — волнуясь, спросила Минни.
— Судья — справедливый и порядочный человек, — ответил я. — А почему с вами сегодня нет преподобного Мифона?
— Он задержался в соседнем приходе. Тамошний священник заболел.
В этот момент кто-то грубо толкнул меня, задев раненую руку. От боли я скривился и зашипел, а повернувшись, увидел низкорослого коренастого мужчину лет сорока, в дорогом плаще на меху и шапке из шелка и бархата. Красные прожилки на носу выдавали в нем сильно пьющего человека.
— Это вы тут представляете интересы мальчишки Кайта? — властным тоном спросил он.
— Да, сэр, — с поклоном ответил я.
— Я сэр Джордж Метвис, директор Бедлама, и пришел сюда по просьбе архиепископа Кранмера. — Он взглянул на Кайтов и Гая. — Не понимаю, чем заинтересовали архиепископа эти люди!
— Благодарю вас за то, что пришли, сэр, — как можно более покладистым тоном сказал я. — Мне хотелось бы узнать заранее, какие возражения вы выдвинете против нашего иска. Его суть, позволю себе напомнить, заключается в том, чтобы больница регулярно предоставляла отчеты о состоянии юного Адама Кайта, уходе, который ему предоставляется, и оплачивала счета за его содержание из собственных фондов.
«Из тех самых, которые выделяются на содержание пациентов и в которые ты регулярно запускаешь свою жадную лапу, — подумал я. — Это означает, что отныне у тебя будет меньше денег на выпивку».
— Я не собираюсь выдвигать никаких возражений, — пробурчал Метвис. — Люди Кранмера мне уже кое о чем намекнули. Хотя, будь моя воля…
Его прервал какой-то звенящий звук, за которым последовал громкий стон. Все головы повернулись в сторону двери. Старший смотритель Шоумс и два его крепких помощника втащили в вестибюль Адама. Его ноги были скованы цепью, а руки, больше похожие на палки, казалось, вот-вот сломаются в огромных лапах санитаров. Мальчик пытался упасть на пол, чтобы молиться, и громко стонал, когда санитары не позволяли ему сделать это. Шоумс был красным от волнения. Дэниел Кайт прикусил губу, а его жена всхлипнула. Адам, свесив голову на грудь, даже не взглянул на нас, проходя мимо. От него исходил ужасный запах.
Адама усадили на скамью, а помощники смотрителя расположились по обе стороны от него. Люди расступились, стараясь держаться подальше от них, один мужчина испуганно перекрестился. Почему-то в этих декорациях вид Адама был более жалким и пугающим, нежели в палате Бедлама или даже на Лондонской стене. Минни дернулась по направлению к сыну, но Гай успокаивающим жестом положил ладонь ей на плечо и прошептал:
— Не теперь.
— Что за представление! — проворчал Метвис, уставившись на Адама и своих подчиненных.