И дважды в год у них есть возможность вырваться вместе в Мейсонгилл. Приезжают и уезжают они на разных поездах, точно гости, случайно приглашенные на одно и то же воскресенье. Артур останавливается в коттедже матери, а Джин — у мистера и миссис Дени на ферме Парт-Бэнк. В субботу они ужинают в Мейсонгилл-Хаусе. Мам председательствует за столом Уоллера, как было всегда и, предположительно, как всегда и будет.
Вот только ситуация не так проста, какой была, когда Мам только приехала сюда (не то чтобы и тогда она была простой). Поскольку Уоллер каким-то образом ухитрился жениться. Мисс Ада Андерсон, дочь священника из Сент-Эндрюса, приехала в дом торнтонского приходского священника в качестве гувернантки и, как намекают деревенские сплетни, немедленно решила поймать на крючок владельца Мейсонгилл-Хауса. Ей удалось выйти за него для того лишь, чтобы убедиться — и тут сплетни обрели морализирующий тон, — что изменить его ей не под силу. Ибо новобрачный не собирался допустить, чтобы такая мелочь, как брак, изменила образ жизни, который он для себя создал. Ну а конкретнее: Мам он навещает столь же часто, как раньше, обедает с ней en tête-à-tête [17] и распорядился поставить особый звонок на задней двери ее коттеджа, звонить в который дозволено только ему. Детей брак Уоллера не приносит.
Миссис Уоллер никогда не бывает в Мейсонгилл-коттедже и отсутствует, когда Мам приходит поужинать в Мейсонгилл-Хаусе. Если Уоллер желает, чтобы эта женщина председательствовала за столом, да будет так, но хозяйка дома не признает за ней этого права. Миссис Уоллер все больше времени отдает своим сиамским кошкам и розарию, распланированному со строгостью плац-парада или огородных грядок. Во время краткой встречи с Артуром она держалась застенчиво и холодно: тот факт, что он происходит из Эдинбурга, а она из Сент-Эндрюса, никакого основания для сближения не дает, указывал ее вид.
И вот они четверо — Уоллер и Мам, Артур и Джин — сидят вместе за столом и ужинают. Еду подают и уносят, бокалы блестят в озарении свечей, разговор ведется о книгах, и все держатся так, будто Уоллер по-прежнему холост. Время от времени взгляд Артура привлекает силуэт кошки, крадущейся вдоль стены вне достижения сапога Уоллера. Гибкое тело, пробирающееся среди теней, будто память о незаметно удалившейся жене. Или каждый брак таит свой проклятый секрет? И в его сердцевине нет ничего прямого и честного?
Тем не менее Артур уже давно смирился с тем, что Уоллера придется терпеть. И раз уж он не может все время оставаться с Джин, то удовлетворяется гольфом с Уоллером. Для невысокого и книжного субъекта владелец Мейсонгилл-Хауса играет вполне пристойно. Длинные мячи ему, конечно, не по плечу, но не приходится отрицать, что результат вполне упорядочен и что Артур по-прежнему склонен отправлять мяч в самых невероятных направлениях. Кроме гольфа, в лесу Уоллера можно пострелять птиц — куропаток, рябчиков, грачей. И они вместе охотятся с хорьками. За пять шиллингов подручный мясника приносит трех своих хорьков, и все утро, к большому удовольствию Уоллера, работает с ними, вспугивая начинку множества пирогов с крольчатиной.
Но есть и часы, выслуженные таким выполнением гостевого долга, — часы наедине с Джин. Они берут запряженную пони двуколку Мам и разъезжают по окрестным деревням; они исследуют гряду известняковых холмов и внезапно возникающих долин к северу от Инглтона. Хотя возвращения Артура туда остаются осложненными — пятно похищения и предательства не может стереться, — роль гида подходит ему как нельзя лучше. Он показывает Джин долину Твисса и Пеккский водопад, ущелье водопадов Доу и Бийзли. Он любуется ее бесстрашием на мосту в шестидесяти футах над Вязовым ущельем. Они вместе взбираются на Инглбор, и он не может не чувствовать, как хорошо, когда рядом с мужчиной — здоровая молодая женщина. Он не проводит сравнений, никого не принижает, а просто благодарен, что им не приходится то и дело устраивать докучные привалы отдыха ради. На вершине он изображает археолога и показывает ей остатки крепости бригантов; а затем — топографа, когда они смотрят на запад в сторону Моркембе, пролива Святого Георга и острова Мэн. А далеко на северо-западе скромно выглядывают горы Озерного края и Камберлендские хребты.
Неизбежно возникают напряженности и неловкости. Пусть они и далеко от дома, но декорум нарушать нельзя. Артур даже здесь фигура известная, а Мам занимает видное положение в местном обществе. Поэтому иногда требуется взгляд, чтобы воспрепятствовать откровенности и выразительности Джин. И хотя Артур более свободен в выказывании своей преданной любви, он не всегда может позволить себе чувствовать себя влюбленным — человеком наново изобретенным. Как-то днем они едут через Торнтон, ладонь Джин лежит на его руке, солнце высоко в небе, впереди перспектива провести часть дня вдвоем, и тут она говорит:
— Какая прелестная церковь, Артур. Остановись, давай зайдем в нее.
На мгновение он разыгрывает глухоту, затем отвечает довольно сухо:
— Ничего прелестного в ней нет. От оригинальной постройки сохранилась только колокольня, а зданию не больше тридцати лет. Просто усердная реставрация.
Джин не настаивает, подчиняясь ворчливому суждению Артура как главного гида. Он подхлестывает вожжами капризулю Муи, и они едут дальше. Не самый подходящий момент объяснить ей, что церковь была всего пятнадцать лет как реставрирована, когда он шел по ее центральному проходу, новобрачный, и на его локте лежала ладонь Туи, как раз там, куда Джин положила свою.
На этот раз он возвращается в «Под сенью» не без ощущения виноватости.
Быть отцом для Артура значит предоставлять детей заботам их матери, а затем время от времени возникать с внезапными планами и подарками. Ему кажется, быть отцом — это практически то же, что быть братом, только ответственности немного больше. Вы оберегаете своих детей, вы обеспечиваете их всем необходимым, вы подаете им пример; сверх этого вы помогаете им понять, что они такое — то есть дети, — иными словами, несовершенные, даже ущербные взрослые. Однако он щедр и не считает необходимым или нравственно полезным для них быть лишенными того, чего он сам был лишен в детстве. В Хайнхеде, как и в Норвуде, имеются теннисные корты, а кроме того, стрельбище за домом, где Кингсли и Мэри могут вволю тренироваться в меткости. В саду он прокладывает монорельс, который петляет по ложбинам и пригоркам его четырех акров. Приводимый в движение электричеством и уравновешиваемый гироскопом вагончик — это транспорт будущего. Его друг Уэльс убежден в этом, и Артур с ним согласен.
Себе он покупает моторный велосипед, который оказывается крайне непослушным, и Туи запрещает детям даже приближаться к нему; затем «вузли» в двенадцать лошадиных сил, который снискивает множество похвал и регулярно наносит ущерб столбам ворот. Эта новая моторизованная машина превратила в ненужность экипаж и лошадей, но когда он упомянул этот неоспоримый факт Мам, она возмущена. Немыслимо поместить фамильный герб на какую-то там машину, доказывает она, и тем более на такую, которую постоянно преследуют унизительные поломки.
Кингсли и Мэри разрешаются вольности, о которых большинству их друзей и мечтать не приходится. Летом они бегают босиком и в радиусе пяти миль от «Под сенью» могут бродить, где им захочется, при условии, что они появятся за столом вовремя, чистыми и аккуратными. Артур не возражает, когда они обзаводятся ежом. По воскресеньям он часто провозглашает, что свежий воздух полезней для души, чем литургия, и забирает кого-нибудь из них носить за ним клюшки — поездка в высокой двуколке до поля для гольфа в Хэнкли, прихотливые зигзаги с тяжеленной сумкой, а затем награда: горячие маслянистые тосты в клубном буфете. Их отец охотно объясняет им всякую всячину, хотя далеко не всегда то, что им требуется или что они хотят знать. И объясняет он с большой высоты, даже когда становится на колени позади них. Он поощряет самостоятельность, спорт, верховую езду; он дарит Кингсли книги о величайших битвах в мировой истории и предостерегает его против военной неподготовленности.