«Нет, — сказала я себе, испугавшись, как бы и вправду не поддаться на доводы Александра. — Нет, он делает это лишь потому, что боится потерять свою дочь, и скажет все, что угодно, лишь бы удержать ее в Риме».
Александр умолк. Никто из нас не произнес ни слова, поскольку откровенность Папы потрясла нас.
— Я каждую ночь молю Бога простить моего сына за его деяния, — с печалью продолжал Александр. — И молю Бога смиловаться надо мной за то, что я, старый дурак, не нашел способа предотвратить эти ужасные происшествия. Я надеюсь, Альфонсо, что когда-нибудь ты сможешь простить меня за мой недосмотр. Пока же знай, что я с радостью предоставлю тебе любую защиту и помощь, какие только могут потребоваться тебе под моей крышей.
Он встал с негромким стоном. Альфонсо тоже поднялся со своего места, но его святейшество тут же жестом велел ему сесть.
— Нет-нет, — настойчиво произнес Александр. — Сиди. Отдыхай.
Но Альфонсо упорно остался стоять.
— Благодарю вас, ваше святейшество, за ваш визит и эти слова. Да благословит вас Господь.
Тон Альфонсо был безукоризненно любезен, но я знала своего брата. Он не поверил ни единому слову Папы.
— И тебя.
Александр перекрестил нас и вышел.
После визита отца Лукреция заметно погрустнела. Возможно, она в конце концов осознала, что ей придется навсегда порвать с семьей, если она уедет в Неаполь. Мне было жаль ее, но в то же самое время я не могла не радоваться при мысли о том, что вскоре окажусь свободна от вероломства Борджа. На самом деле я с нетерпением ждала вестей о смерти Чезаре.
Мы должны были бежать двадцатого августа, перед рассветом.
За два дня до этого, восемнадцатого августа, утро выдалось спокойным, что меня вполне устраивало. Мысленно я уже оставила позади все свое имущество, которым обзавелась в Риме. Я не смела рисковать и просить Джофре принести мне что-нибудь, что я могла бы забрать в Неаполь. Он будет страдать из-за того, что я покинула его. Но если он и вправду любит меня и хочет быть со мной, он найдет способ воссоединиться с женой.
Ну а так я вполне готова была уехать в Неаполь, не имея с собой ничего, кроме двух платьев. Мне даже было все равно, увижу ли я когда-нибудь свои драгоценности.
Так что тем утром я была веселой, Альфонсо — встревоженным, а Лукреция — мрачной. Я думала, что она уже начала скучать по своей семье и Риму. Мы старались вести себя как можно естественнее, чтобы никакой посетитель не заподозрил, что наше пребывание в Зале сивилл подходит к концу. Лукреция попросила принести в наши покои маленького Родриго, и мы все утро играли с ним; малыш дал нам прекрасную возможность отвлечься: он уже начал ползать, и мы гонялись за ним по всем покоям, чтоб не дать ему чего-нибудь натворить. В конце концов малыш уснул у отца на руках, а Лукреция некоторое время смотрела на них с такой любовью, что я была тронута.
Однако к обеду она отослала маленького Родриго в детскую, чтобы его там покормили, и нам снова оказалось нечем заняться, кроме наших мыслей.
После обеда мы с Лукрецией отправились в спальню и рухнули на свои тюфяки; после бессонной ночи, заполненной мыслями о Неаполе, меня клонило в сон. Я почти сразу же уснула, а вот Лукреция — вряд ли; помнится, перед тем как погрузиться в сон, я слышала, как она беспокойно ворочается.
Меня разбудил грохот шагов и голос какого-то человека, отдававшего приказы, а потом снова шаги, на этот раз — уходящих солдат. Этот шум так встревожил меня, еще даже до того, как я полностью проснулась, что сердце заколотилось у меня в груди. Я вскочила с постели и бросилась в прихожую.
Папские стражники, охранявшие нас, исчезли. На их месте обнаружился отряд незнакомых солдат и темноволосый офицер в красной шляпе; его горделивая выправка напомнила мне покойного Хуана де Кервиллона.
Большинство солдат стояли с клинками наголо. У меня на глазах двое из них подошли к дону Клементе и дону Галеано и сковали им руки за спиной.
— Мадонна Санча, — вежливо произнес офицер и поклонился. — Могу я узнать, где находится ваш брат, герцог?
— Я здесь, — отозвался Альфонсо.
Я обернулась. Мой брат стоял в дверном проеме, держась рукой за стену. В другой руке у него был кинжал, а взгляд его был взглядом человека, готового сражаться насмерть.
Лукреция выбежала в прихожую и встала рядом с мужем.
— Дон Микелетто, — произнесла она с нескрываемым презрением. — Вы не имели никакого права отсылать нашу стражу — они находятся здесь по приказу его святейшества. Немедленно верните их и уведите своих людей.
Хоть я не узнала этого человека в лицо, но его имя было мне знакомо: Микелетто Корелла был правой рукой Чезаре.
— Донна Лукреция, — произнес он все с той же спокойной учтивостью, как будто в руках у его людей были принесенные в дар цветы и фрукты, а вовсе не мечи, — боюсь, я не могу вас послушаться. Я получил приказ от моего господина, гонфалоньера, и обязан исполнить его. Я пришел арестовать всех этих людей, включая герцога, по обвинению в заговоре против дома Борджа.
Меня объяло тошнотворное ощущение, леденящее и жгучее. Очевидно, заговор против Чезаре раскрыт — и приписан моему брату.
— Это ложь, — сказал Альфонсо, — и вы сами прекрасно это осознаете, дон Микелетто.
Микелетто не стал оправдываться.
— Я просто выполняю свой долг, дон Альфонсо. Мне сказали, что вы вместе с прочими заговорщиками задумали убить дона Чезаре и святого отца. Я обязан препроводить вас в тюрьму.
— Мой отец никогда этого не дозволит! — возразила Лукреция. — Он обещал дону Альфонсо свою защиту! Более того, он уже заявил, что не поддерживает Чезаре в этом вопросе, и он будет в ярости, когда узнает, что вы тут пытаетесь арестовать моего мужа! Попробуйте только прикоснуться к нему — и вы заплатите за это жизнью! Я сама об этом позабочусь!
Микелетто всерьез задумался, и на лице его появилась некая неуверенность.
— Я нисколько не желаю выказать неповиновение его святейшеству, ведь он — мое высшее начальство. Я с радостью подожду, если вы пожелаете посоветоваться с ним.
Эта мысль была вполне разумна: ведь Александр находился сейчас в двух залах отсюда.
— Если его святейшество отошлет нас, я охотно уйду без арестованных.
Лукреция направилась к распахнутым дверям, оставленным без охраны. Проходя мимо меня, она ухватила меня за руку.
— Пойдем! — велела она. — Вдвоем мы убедим отца. Я уверена, что он придет сюда и сам поговорит с доном Микелетто.
Я выдернула руку, пораженная ее наивностью. Неужто она, умница Лукреция, вправду верит, что безопасно оставлять Альфонсо без присмотра, с одним кинжалом и несколькими безоружными слугами обороняться против отряда людей Чезаре?
— Я останусь, — твердо заявила я.
— Нет, пойдем! — не унималась Лукреция. — Вдвоем мы скорее уговорим его.