Вопреки влажной жаре Рима раны Альфонсо не воспалились — благодаря заботливому уходу, моему и Лукреции. К этому времени резаная рана на бедре у него затянулась настолько, что он мог понемногу ходить; теперь Альфонсо часто добирался до балкона и любовался оттуда на пышный ватиканский сад. В конечном итоге мы перенесли на балкон кресла и пуфик, чтобы Альфонсо было куда положить раненую ногу; он часто сидел там и загорал.
Как-то днем мы с ним сидели там и беседовали. Лукрецию одолела усталость и постоянное напряжение, и она уснула в спальне, на своем небольшом тюфячке. Клонившееся к закату солнце постепенно погружалось в полосу облаков, рдевших кораллово-алым.
— Я свалял дурака, что вообще вернулся в Рим, — с горечью признал Альфонсо. Его природная веселость ушла в прошлое. Теперь в его голосе появилась жесткость и ощущение поражения. — Ты была права, Санча. Мне следовало остаться в Неаполе и настоять, чтобы Лукреция приехала ко мне туда. А теперь всем нам грозит опасность — из-за меня.
— Не всем, — устало возразила я. — Лукреции и маленькому Родриго не грозит. Папа никогда не позволит причинить вред своим кровным родственникам.
Альфонсо взглянул на меня с холодным осознанием действительности.
— Папа больше не контролирует Чезаре. Ты забыла, что он не смог помешать ему убить Хуана.
Я промолчала. Я не стала говорить ему, что замыслила покушение на жизнь Чезаре. Альфонсо никогда бы этого не одобрил. Это была наша с Эсмеральдой тайна.
Один из стражников тихонько, поскольку Лукреция спала, прошел на балкон и поклонился нам.
— Донна Санча, — сказал он. — Ваш супруг, принц Сквиллаче, просит разрешения нанести вам визит. Он ждет у входа в покои.
Я заколебалась и бросила взгляд на Альфонсо.
За все это время мой муж ни разу не попытался связаться со мной. Я знала, что он не участвовал в затее Чезаре — несомненно, он горько сожалеет о ней. Но я также знала, что Джофре в силу своего характера не склонен гневаться на старшего брата.
— Обыщите его, — приказал Альфонсо.
— Мы уже взяли на себя такую смелость, герцог, — сообщил солдат. — При нем нет оружия. Он говорит, что просто просит дозволения зайти сюда, чтобы переговорить с женой.
Я оставила Альфонсо на балконе и бесшумно прошла через спальню в прихожую. Здесь было уже не так многолюдно, как в первые дни после покушения на Альфонсо. Испанский и неаполитанский послы ушли, оставив вместо себя своих представителей; но неаполитанские врачи остались здесь, чтобы всегда быть под рукой.
Когда я подошла к уже открытой двери, стражники расступились и я увидела Джофре.
— Санча, — с жалким видом произнес он, — можно мне немного поговорить с тобой?
— Мне выйти? — спросила я.
За себя я не боялась. Мишенью был Альфонсо. Мой вопрос явно заставил Джофре занервничать.
— Нет, — сказал он. — Нам удобнее будет внутри. Он кивнул в сторону прихожей.
Я задумалась. На краткий миг мне пришла в голову мысль: уж не решил ли Чезаре использовать своего младшего брата в качестве убийцы? Ведь на него никто бы никогда не подумал. Но я тут же отмахнулась от этой идеи. Я знала Джофре. Да, он слаб по природе своей, но на злодеяние он неспособен.
— Пропустите его, — велела я стражникам. Джофре вошел и тотчас же обнял меня с неподдельной страстью и печалью. Он прошептал мне на ухо:
— Прости меня. Прости, что не пришел раньше. Чезаре пригрозил убить меня, если я пойду, и даже отец запретил мне приходить. Я пытался и раньше, но безуспешно. Но я твердо решил повидаться с тобой.
Я отступила на шаг и внимательно оглядела его. В его голосе, лице, в каждом жесте читалась искренность, и я поверила ему.
Но верить и доверять — не одно и то же. Джофре желал лишь добра, но он был недостаточно силен, чтобы посвящать его в тайны. Я решила ничего не рассказывать ему о нашем намерении как можно быстрее вывезти Альфонсо в Неаполь или о нашей тайной переписке с королем Федерико. И уж конечно же, я никогда не поведала бы ему о моем ужасном заговоре против Чезаре. Но беспокойство, которым светились глаза Джофре, заставило меня потянуть его вглубь покоев, подальше от ушей и глаз стражников и послов, мимо спящей Лукреции — на балкон, где сидел Альфонсо.
— Дон Альфонсо, — произнес Джофре, завидев его. — Дорогой брат, простите меня за грехи моего родича. Вокруг часто шепчутся, что я — не настоящий Борджа. Нет-нет, Санча, не пытайся возражать, все эти слухи доходят и до меня. Ни один из моих братьев не прославился добротой и мягкосердечием, и они безжалостно насмехались надо мной по этому поводу. Возможно, это даже и правда. Во всяком случае, я совершенно не желал бы, чтобы в моих жилах текла кровь, способная на такое преступление.
Пока Джофре не заговорил, Альфонсо смотрел на него с недоверием. Но когда он услышав слова Джофре, лицо его смягчилось и он протянул ему руку. Джофре схватил ее и крепко пожал, потом повернулся ко мне.
— Санча, я так скучаю по тебе! Мне не нравится быть в разлуке с тобой. У меня нет сил смотреть, как ты и твой брат превратились в пленников в собственном доме.
Я печально покачала головой.
— А что мы можем сделать?
— Чезаре, конечно же, не слушает ничьих советов. Он по-прежнему не испытывает ко мне никаких чувств, кроме презрения. Я пытался говорить с отцом, но из этого ничего не вышло. На самом деле…— Джофре понизил голос. — Я пришел, чтобы предупредить вас.
Альфонсо саркастически хмыкнул.
— Мы вполне осознаем нависшую над нами опасность.
— Подожди смеяться, — сказала я. — Давай послушаем, с чем к нам пришел мой муж.
— Я не хочу знать ваших планов и не хочу ничего о них слышать, — сказал нам Джофре. — Я пришел лишь затем, чтобы сказать моей Санче, что я люблю ее и готов сделать для нее все, что угодно. И еще я пришел рассказать вам, Альфонсо, о том, что мой отец сказал венецианскому послу. Я сам это слышал.
Альфонсо мгновенно посерьезнел.
— И что же вы слышали?
Венеция была другом Неаполя и врагом Франции.
— Во время аудиенции у его святейшества посол упомянул, что до него доходили слухи, будто за нападением на вас стоит Чезаре, — сказал Джофре. — «Конечно, — сказал отец. — Мы ведь Борджа. Люди всегда сплетничают на наш счет». На это венецианский посол сказал: «Это правда, ваше святейшество. Но мне хотелось бы знать, как думаете вы сами: это обычный слух или факт?» Тут отец побагровел и возмутился: «Вы что, обвиняете моего сына в нападении на Альфонсо?» — «Нет, — сказал венецианец. — Я спрашиваю у вас, нападал ли на него гонфалоньер или нет». В конце концов отец раздраженно воскликнул: «Если Чезаре напал на Альфонсо, значит, несомненно, Альфонсо это заслужил!»
Мы умолкли, обдумывая сказанное.
Наконец мой брат негромко произнес: