Возражения? Чему, собственно? Что вместо Темного мага Егор станет Светлым? Что попытается, пусть тысячу раз неудачно, нести людям Добро? Что Светлана станет Великой Волшебницей?
Пусть и пожертвовав при этом всем человеческим, что в ней пока есть.
— Я не буду ничего говорить, — сказал я. Мне показалось — или в глазах Гесера мелькнуло удивление?
Трудно понять, о чем на самом деле думает Высший Маг.
— Начинаем, — сказал он. — Светлана, ты знаешь, что должна делать.
— Знаю, — она смотрела на меня.
Я отошел на несколько шагов. Гесер — тоже. Теперь они остались вдвоем, Светлана и Егор. Одинаково растерянные. Одинаково напряженные.
Я покосился на Завулона — тот ждал.
Светлана открыла футляр — щелчок застежки прозвучал как выстрел, медленно, будто против силы достала оттуда мелок. Совсем крошечный. Неужели он так сточился за тысячелетия, когда Свет пытался менять судьбу мира?
Гесер вздохнул.
Светлана присела на корточки и начала рисовать круг, заключая в него себя и мальчика.
Мне нечего сказать. Мне нечего сделать.
Я собрал столько Силы, что она льется через край.
У меня есть право творить Добро.
Не хватает самой малости — понимания.
Дохнул ветер. Робко, осторожно. Затих.
Я посмотрел вверх и вздрогнул. Что-то происходило. Здесь, в человеческом мире, небо заволокли тучи.
Я даже не заметил, когда они пришли.
Светлана закончила рисовать круг. Поднялась. Попытавшись глянуть на нее сквозь сумрак, я сразу же отвернулся. В ее руке будто пылал раскаленный уголек. Чувствует ли она боль?
— Надвигается буря, — сказал издали Завулон. — Настоящая буря, какой не было давно.
Он засмеялся.
Никто не обратил на его слова внимания. Разве что ветер — он начал дуть ровнее, все усиливаясь. Я посмотрел вниз — там пока было спокойно. Светлана вела кусочком мела в воздухе, будто обрисовывая что-то видимое лишь ей. Прямоугольный контур.
Узор в нем.
Егор тихо застонал. Запрокинул голову. Я сделал было шаг вперед — и остановился. Мне не пройти барьера. Да и ни к чему это.
Не в этом дело.
Когда не знаешь, как поступить, нельзя верить ничему. Ни холодной голове, ни чистому сердцу, ни горячим рукам.
— Антон!
Я посмотрел на Гесера. Шеф казался чем-то озабоченным.
— Это не просто буря, Антон. Это ураган. Будут жертвы.
— Темные? — просто спросил я.
— Нет. Стихии.
— Немножко перебрали со средоточием силы? — поинтересовался я. Шеф не отреагировал на насмешку.
— Антон, какая степень магии тебе позволена?
Конечно же, он знал о сделке с Завулоном.
— Вторая.
— Ты можешь остановить ураган, — сказал Гесер. Просто констатируя факт. — Все кончится проливным дождем. Ты собрал достаточно силы.
Ветер навалился снова. И он уже не собирался прекращаться. Ветер рвал, давил, будто решив снести нас с крыши. Ударили струи дождя.
— Пожалуй, это последний шанс, — добавил шеф. — Впрочем, решать тебе.
Со стеклянным звоном вокруг него возник силовой щит, будто Гесера накрыли кульком из мятого целлофана. Еще ни разу я не видел, чтобы маг применял такие меры защиты от заурядного буйства стихии.
Светлана, в развевающемся платье, продолжала рисовать Книгу Судьбы. Егор не шевелился, стоял, будто распятый на невидимом кресте. Может быть, он ничего уже не воспринимал. Что происходит с человеком, когда он лишается старой судьбы и еще не обретает новую?
— Гесер, ты собираешься устроить такой тайфун, по сравнению с которым эта буря — ничто! — крикнул я.
Ветер уже заглушал слова.
— Это неизбежно, — ответил Гесер. Он, вроде бы, говорил шепотом, но каждое слово звучало совершенно ясно. — Это — уже свершается.
Книгу Судьбы стало видно даже в человеческом мире. Конечно, Светлана не рисовала ее в буквальном смысле, а вытягивала из глубочайших слоев сумрака. Делала копию, любое изменение которой отразится на оригинале. Книга Судьбы казалась муляжом, макетом из пылающих огненных нитей, неподвижно висящим в воздухе. Капли дождя вспыхивали, касаясь ее. Сейчас Светлана начнет менять судьбу Егора. А потом, через десятилетия, Егор изменит судьбу мира.
Как всегда — к Добру.
Как обычно — безуспешно.
Меня шатнуло. В один миг, совершенно неожиданно, сильный ветер перешел в ураган. Вокруг творилось что-то невообразимое. Я видел, как останавливаются на проспекте машины, прижимаются к обочине — подальше от деревьев. Совершенно беззвучно — рев ветра заглушал грохот — рухнул на перекрестке огромный рекламный шит. Какие-то запоздалые фигурки бежали к домам, будто надеясь найти укрытие у стен.
Светлана остановилась. Раскаленная точка тлела в ее руке.
— Антон!
Я едва расслышал голос.
— Антон, что мне делать? Скажи! Антон, я должна это сделать?
Меловой круг прикрывал ее — наверное, не до конца: с нее едва не срывало одежду, — но все таки давал возможность устоять.
Все будто исчезло. Я смотрел на нее, на пылающий мелок, уже готовый менять чужую судьбу. Светлана ждала ответа — вот только мне нечего было сказать. Нечего, ибо я сам не знал ответа.
Я поднял руки к бушующему небу. И увидел призрачные цветы Силы в своих руках.
— Справишься? — сочувственно спросил Завулон. — Буря разыгралась.
Его голос был слышен в грохоте урагана столь же отчетливо, как и голос шефа.
Гесер вздохнул.
Я раскрыл ладони, развернул их к небу — небу, где больше не было звезд, где осталось лишь мельтешение туч, дождевых струй, молний.
Это было одно из самых простых заклинаний. Ему учат едва ли не первым.
Реморализация.
Без всяких уточнений.