И все равно он чувствовал облегчение. Потому что еще десять минут назад он был окружен орущими детьми и бьющейся в истерике вдовой убитого. Она бросилась в грязь, ее горе было таким душераздирающим, что даже видавшим виды полицейским стало не по себе. К удивлению Валландера, единственным, кто как-то сумел управиться с безутешной вдовой, оказался Мартинссон, самый молодой из всех. Ему еще никогда не доводилось сообщать родственникам о гибели их близких. Он обнял женщину, стоявшую на коленях в грязи, и, казалось, она его поняла, несмотря на разделявший их языковой барьер. Срочно вызванный священник в растерянности стоял поодаль. Понемногу Мартинссону удалось уговорить сомалийку и ее детей вернуться в здание, где их ждал врач.
Подошел, увязая в грязи, Рюдберг. Брюки его были заляпаны глиной.
— Дурдом, — сказал он. — Но Ханссон и Сведберг сделали невозможное. Они нашли троих, которые вроде что-то видели.
— Что?
— А я откуда знаю? Я слабоват как в арабском, так и в суахили. Но их теперь везут в Истад. А нам Иммиграционное управление обещало дать переводчиков. Думаю, тебе стоит самому их допросить.
Курт Валландер кивнул.
— Есть за что зацепиться? — спросил он.
Рюдберг вытащил свой замызганный блокнот.
— Его убили ровно в час, — сказал он. — Директор лагеря слушал новости по радио, когда грохнуло два выстрела. Но это мы уже знаем. Он умер, не успев упасть. Обычный дробовик. «Ютторп», возможно. Или «Нитрокс-З6». Это, в общем, все.
— Негусто.
— Вообще ничего. Может быть, свидетели что-нибудь расскажут.
— Я дал приказ о переходе на усиленный режим для всех, — сказал Курт Валландер, — будем работать сутки напролет, если надо.
Попытка допросить первого же свидетеля привела его в состояние, близкое к отчаянию. Переводчик, утверждавший, что знает суахили, не понимал диалекта, на котором разговаривал свидетель, молодой парень из Малави. Потребовалось примерно полчаса, чтобы Валландер сообразил, что его перевод не имеет ничего общего с показаниями свидетеля. Еще через двадцать минут выяснилось, что парень, оказывается, говорит на лувале, языке некоторых областей Заира и Замбии. Но тут Валландеру повезло. Представитель иммиграционной службы знал старенькую миссионершу, бегло говорившую на лувале. Ей было почти девяносто, и она жила в доме престарелых в Треллеборге. Он позвонил в Треллеборг и договорился, что ее привезут в Истад. Валландер опасался, что девяностолетняя миссионерша далека от своей лучшей формы, но, к счастью, ошибся. В кабинет вошла крошечная седая старушка с живыми и любопытными глазами, и не успел он перемолвиться с ней словом, как она погрузилась в оживленную беседу с молодым африканцем.
Тут же выяснилось, что тот вообще ничего не видел.
— Спросите его, зачем он тогда вызвался свидетельствовать.
Последовал долгий обмен мнениями.
— Он говорит, что ему было просто интересно, — сказала наконец старушка. — И его можно понять.
— Можно понять?
— А вы что, никогда не были молодым?
Свидетеля отослали назад в лагерь, а бодрую старушку, поблагодарив, отвезли в Треллеборг.
Показания следующего свидетеля позволяли на что-то надеяться. Это был иранский переводчик. Он вполне прилично говорил по-шведски. Как и убитый сомалиец, он гулял в окрестностях лагеря, когда раздался выстрел.
Курт достал крупномасштабную генштабовскую карту Хагехольма и поставил крестик на месте преступления. Переводчик без малейших колебаний показал, где он находился, когда услышал два выстрела. Примерно триста метров, прикинул Валландер.
— А потом я услышал автомобиль, — сказал иранец.
— Но вы его не видели?
— К сожалению. Я был в лесу, оттуда дорога не видна.
Он еще раз показал на карту. Южнее.
А потом сразил Валландера наповал.
— Это был «ситроен», — сказал он.
— «Ситроен»?
— Ну да, модель, которую в Швеции называют «жабой».
— Как вы можете быть в этом уверены?
— Я вырос в Тегеране. Когда мы были детьми, у нас была такая игра — мы старались угадывать разные машины по звуку мотора. «Ситроен» угадать легче легкого. Особенно «жабу».
Валландер просто не верил своим ушам.
— Давайте выйдем во двор, — внезапно решил он. — Но вы будете стоять спиной и с закрытыми глазами.
Под проливным дождем он завел свой «пежо» и сделал круг по двору, наблюдая, чтобы свидетель не нарушал условия игры.
— И что это было? — спросил он, подойдя к нему.
— «Пежо», — без запинки ответил иранец.
— Здорово! — восхитился Валландер. — Просто потрясающе!
Он отослал свидетеля в лагерь и отдал приказ о розыске «ситроена», который мог находиться в указанное время между Хагехольмом и западным участком трассы Е-14. Помимо этого он сообщил в Агентство новостей, что они ищут «ситроен» в связи с убийством сомалийца.
Потом в его кабинете появилась женщина из Румынии. Пока он допрашивал ее, она кормила грудью младенца. Переводчик скверно говорил по-шведски, но Курту показалось, он понял ее рассказ.
Она шла по той же самой дороге и, возвращаясь в лагерь, встретила сомалийца.
— Сколько времени прошло? — спросил Валландер. — Сколько времени прошло с того момента, как вы встретились, до того, как раздались выстрелы?
— Может, три минуты.
— Видели ли вы кого-то еще?
Она кивнула, и Курт впился в нее взглядом.
— Где? — спросил он. — Покажите на карте.
Она отдала младенца переводчику и погрузилась в изучение карты.
— Тут. — Она ткнула карандашом.
Совсем рядом с местом убийства.
— Расскажите, — попросил он. — Подумайте хорошенько. Нам некуда торопиться.
Переводчик перевел женщине слова Валландера, и она задумалась.
— Он был в синем комбинезоне, — сказала она. — Стоял на пашне.
— Как он выглядел?
— Мало волос.
— Высокий?
— Обычный.
Валландер поднялся со стула.
— Как я?
— Выше.
— Старый?
— Не старый. Но и не молодой. Лет сорок пять, я думаю.
— Что он делал на пашне?
— Ел.
— Ел?
— Ел яблоко.
Курт Валландер подумал.
— Мужчина в синем комбинезоне стоит на пашне и ест яблоко. Я правильно понял?
— Да.
— Он был один?
— Я больше никого не видела. Но вряд ли он был один.