— С днем паденья! — хором тянут Таркин и Фенелла. (Еще один пунктик. День рождения они называют днем паденья, после того как… впрочем, очень уж скучно объяснять почему.)
— Потрясающе! — с энтузиазмом говорю я. — Очень красиво!
— Правда же? — радуется Таркин. — Посмотри, какая палитра.
— М-м… да, — киваю я.
— А какие мазки! Удивительно тонкая работа. Мы были буквально потрясены, когда увидели эту вещь.
— Да, на редкость красивая картина, — зачем-то хвалю я эту мазню. — Смотришь на нее, и хочется нестись верхом на коне по холмам и полям!
Что за бред я несу?! Почему не могу просто и откровенно сказать, что картина мне не нравится?
— Ты ездишь верхом? — спрашивает Таркин, глядя на меня с некоторым удивлением.
Верхом я ездила один раз. Это была лошадь моей кузины. Я упала и дала себе слово никогда больше не садиться на этих тварей, но в этом я ни за что не признаюсь Мистеру Лошадь Года.
— Раньше ездила, — смущенно улыбаюсь я. — Да и то не очень хорошо.
— Уверен, ты сможешь снова сесть в седло. — Таркин так и сверлит меня взглядом. — А охотой ты не увлекаешься?
Господи, я что, похожа не деревенскую девушку?
— Слушайте, — говорит Сьюзи, с любовью прикладывая картину к стене. — А может, примем по чутке перед выходом?
— Конечно! — быстро подхватываю я, отворачиваясь от Таркина. — Отличная идея.
— Да, — вторит Фенелла, — у вас шампанское есть?
— Где-то было. — Сьюзи уходит на кухню, и в это время звонит телефон.
Я захожу в гостиную и снимаю трубку:
— Алло?
— Здравствуйте, могу я попросить Ребекку Блумвуд? — спрашивает незнакомый женский голос.
— Да, — безмятежно отзываюсь я. На кухне Сьюзи открывает и закрывает дверцы шкафов, и я думаю, есть ли у нас шампанское помимо того, что осталось от полбутылки, выпитой нами на завтрак…. — Слушаю вас.
— Миз Блумвуд, это Эрика Парнел из банка «Эндвич», — сообщает голос, и я столбенею.
Черт, та тетка из банка! Господи, они же послали мне письмо, а я так ничего и не предприняла. Что сказать? Быстро, что сказать?
— Миз Блумвуд? — повторяет Эрика Парнел.
Так, вот что я скажу. Мне известно, что я слегка превысила лимит, и в ближайшие дни я намерена принять меры. Да, подходит. Принять меры — это внушительно. Ну, поехали.
Я приказываю себе не паниковать и убеждаю себя, что банковские служащие — тоже люди. Делаю глубокий вдох и… одним плавным, неожиданным для себя самой движением кладу трубку.
Несколько секунд я смотрю на замолчавший телефон, сама не веря в произошедшее. Зачем я это сделала? Эрика Парнел знает, что говорила со мной. И она может перезвонить прямо сейчас. Да наверняка уже гневно набирает номер!..
Быстро сую аппарат под диванную подушку. Вот, теперь она меня не достанет, я в полной безопасности.
— Кто звонил? — спрашивает Сьюз, входя в комнату.
— Никто, — отвечаю я, а у самой коленки трясутся. — Ошиблись… Слушай, а давай не будем дома пить, пойдем в бар!
— Давай! — соглашается Сьюзи.
— Зачем дома сидеть?! — продолжаю трещать я, уводя ее от телефона. — Пойдем в какой-нибудь хороший бар, выпьем по коктейлю, а потом поедем в «Тераццу».
На будущее, думаю, надо взять за правило включать определитель. Или отвечать с иностранным акцентом. Или вообще сменить номер. Точно!
— Что происходит? — спрашивает Фенелла, появляясь в дверях.
— Ничего! — слышу свой голос. — Идем выпить по «чутке», а потом сразу на «жин».
Господи, только этого не хватало! Я становлюсь такой же, как и они!
Когда мы входим в «Тераццу», я почти успокоилась. Естественно, Эрика Парнел подумает, что нас разъединили из-за неполадок на линии.
Ей и в голову не придет, что я просто бросила трубку. Мы же взрослые люди, а взрослые люди так не поступают.
А если мне доведется встретиться с ней (не дай бог, конечно), я скажу: «Странно, как нас тогда разъединили, да?» Или даже пошучу: дескать, зачем это она трубку бросила.
В ресторане полно народу — кругом сигаретный дым, гул голосов. Мы усаживаемся за столик и открываем огромные серебристые меню. Обожаю ходить в рестораны. Кстати, мне полагается побаловать себя после стольких дней умеренности и воздержания. Мне было нелегко, но я справилась. В субботу проанализирую свои расходы: уверена, что они снизились как минимум на семьдесят процентов.
— Что будем пить? Таркин, выбирай, — говорит Сьюзи.
— Ой, смотрите! — вопит Фенелла. — Это же Эдди Лейзенби! Пойду поздороваюсь. — Она вскакивает и устремляется к лысеющему типу в блейзере, что сидит за десять столиков от нас. Как она углядела его в такой толпе — ума не приложу.
— Сьюзи! — доносится чей-то голос. Блондинка в аккуратном костюме пастельного розового цвета плывет к нашему столику, раскинув руки. — И Тарки!
— Привет, Тори, — говорит Таркин, вставая. — Как Манго?
— Он тут! — улыбается Тори. — Пойдемте, поздороваетесь с ним!
Не понимаю, как это получается — Таркин и Фенелла почти все время проводят где-то в дебрях Пертшира [12], но стоит им ступить на лондонский асфальт, как вокруг них тут же собирается целая толпа давних друзей.
— Эдди передает привет, — объявляет Фенелла, возвращаясь к столику. — Тори! Как дела? Как Манго?
— О, у него все отлично, — отвечает Тори. — А вы слышали, что Каспар вернулся?!
— Не может быть! — восклицают все, я с трудом удерживаюсь, чтобы не присоединиться к хору. Никому и в голову не пришло представить меня Тори, но в этой компании всегда так — ты сам вступаешь в беседу. Только что ни с кем не знаком, а уже через две минуты вопишь вместе со всеми: «А слышали про Винетту и Себастьяна?»
— Нам пора сделать заказ, — говорит Сьюзи. — Тори, мы придем к вам чуть позже.
— Ладно. Чао. — И Тори летящей походкой ускользает от нас.
— Сьюз! — кричит еще кто-то, и к нам подскакивает девушка в черном платье. — И Фенни!