— Да ты стала просто звездой! — воскликнула Ханна, вернувшись с рынка и бросив на стол пачку газет с нашими фотографиями.
— Звезда поневоле, — буркнула я.
— Для многих такая известность — просто мечта всей жизни.
— Только не для меня.
Интересно, пациентам тюремной больницы дают читать газеты? В статье не упоминалось мое имя, но я уверена, что отец без труда узнает меня по фотографии. Мы с ним были похожи, хотя я не знаю, как он выглядит сейчас, спустя тридцать лет. Повлияли ли лекарства на его внешность, носит ли он очки? Наверное, он поседел и состарился, тридцать лет тюрьмы не могут пройти бесследно. И как такой человек сможет жить в мире, где люди говорят по мобильному телефону, общаются в социальных сетях и держат деньги на карточках? Сменилось несколько президентов страны, пришли и ушли политические партии… В таком мире и здоровому человеку трудно ориентироваться.
Затем я снова задумалась о Сату Сюрьянен. Если она продолжит свои нападки, можно потребовать, чтобы ей в судебном порядке запретили приближаться к Юлии. Я поделилась этой мыслью, когда вечером принесла в комнату Юлии газеты. Она сидела перед зеркалом и выщипывала брови.
В газете не нашлось свежих фотографий, лишь старый снимок Юлии и Сюрьянена на открытии какого-то ночного клуба. Юлия попросила меня пересказать содержание финских статей, а потом с удовлетворением произнесла:
— Эта баба просто пустышка. Не сумела удержать мужика, так что ж теперь шум поднимать.
Новости попались на глаза даже Ваномо, и она прислала мне сообщение: «Я прочитала про тебя в Интернете и рассказала всем, что у меня такая классная сестра. Ты молодец. Скажи, а у тебя опасная работа?» В свое время я рассказала ей, что работаю телохранителем: это примерно то же самое, что охранник в торговом центре, только охранять приходится не вещи, а людей. У них в доме иногда смотрели телевизор, и в гостиной стоял компьютер, которым могли пользоваться все члены семьи. К тому же на компьютере велась вся бухгалтерия фермерского хозяйства. Ваномо было разрешено проводить у монитора по полчаса три раза в неделю, и после Саара тщательно просматривала все ссылки, куда заходила ее дочь. Думаю, еще пару лет они смогут ее контролировать, потом станет сложнее. Рысенок подрастет, и вряд ли мать сможет следить за каждым его шагом. В настоящем семействе рысей мать сама отдаляется от малышей, когда они немного подрастают и приучаются сами заботиться о себе, а молодые самки и вовсе сбегают, когда приходит время найти себе пару.
Зазвонил телефон. Высветился незнакомый номер, особенно меня озадачили первые цифры, обозначающие код страны, — 375. Может, это Белоруссия? Да, я не ошиблась, это был Иван Гезолиан.
— Моя дочь вчера подвергалась опасности? — резко спросил он, не поздоровавшись.
— Нет. Я была рядом.
— Пойди и поговори с этой женщиной. Скажи, что, если она не оставит Юлию в покое, к ней придут гости.
— Вы хотите, чтобы я отправилась к Сату Сюрьянен с угрозами? Это не входит в мои обязанности. Моя задача — охранять вашу дочь, и ничего более.
— Делай, как я сказал. — В его голосе клокотала такая ярость, что казалось, он стоял рядом, а не за тысячи километров. — И передай, что не стоит играть со мной в эти игры. А тем, кто сразу не понимает, приходится платить за свою глупость. Хилья Илвескеро, ты что, считаешь меня полным идиотом? Я достаточно знаю о тебе и надеюсь, ты хорошо понимаешь, на чьей стороне следует играть. Поэтому пойди и докажи мне, что я и в самом деле могу тебе доверять. И позвони после того, как выполнишь задание. И быстро. До свидания.
От ужаса у меня началась икота. Что Рютконен успел рассказать ему про меня? Уж наверное, то, что я знакома с Лайтио, которого сейчас подозревают в убийстве Рютконена.
Если Сату Сюрьянен решила сотрудничать с желтой прессой, то она мгновенно доложит им о моих угрозах. И разумеется, не примет меня всерьез, ведь она совершенно не знает, кто такой Иван Гезолиан, и не поверит, что он опасный международный преступник. Ну и каша заварилась! Я достала сигару.
Около семи вечера пришло сообщение от Яана Ранда. «Мы в гостинице „Торни“. Поужинали, Дейвидас устал и хочет отдохнуть. Наш номер на втором этаже новой стороны. Позвони в дверь, я открою».
Я сообщила Ханне, что не буду ужинать, и тихо улизнула, пока Юрий снова не пристал с расспросами. Разумеется, отправляясь на встречу с Яаном Рандом и Дейвидасом, я здорово рисковала. Да и вообще, похоже, я до сих пор жива лишь потому, что Гезолиан хочет с моей помощью выследить Давида. Наверняка Рютконен доложил Гезолиану и то, что я спала с Юрием Транковым. Возможно, это меня и спасло — Гезолиан решил, что я предала Давида и больше ему не помощница. Возникало впечатление, что мы с Давидом расстались, а, как показывал пример Сату Сюрьянен, месть оскорбленной женщины страшна.
Гезолиан не учел одного: Давид был близко, как затаившаяся в ветвях дерева рысь, которая прекрасно видит охотника, когда тот даже не подозревает о ее присутствии. Или, может, Гезолиан знал, кто скрывается за маской водителя по имени Антон, просто Лейсен был не самым удобным местом для нанесения удара. Возможно, он не хотел совершать преступление в Швейцарии, хотя, с другой стороны, в горах легко избавиться от трупа. Я слишком мало знала об истинном положении дел, голова у меня просто шла кругом.
До гостиницы было недалеко. Я позвонила снизу, и Яан сказал, что спустится за мной.
С Яаном Рандом мы встречались только раз, и тогда он носил монашескую одежду и круглые старомодные очки. Сейчас я не сразу узнала его: светлые волосы отросли и были убраны в хвост, на носу красовались очки в темной оправе, брюки и клетчатая рубашка были на пару размеров больше и казались чужими. Может, в этой одежде он много лет назад пришел в монастырь, похудел там и теперь достал старые вещи для выхода в свет?
Не подавая руки, он молча кивнул мне, приглашая за собой. Я пошла следом по узким коридорам, затем мы поднялись по лестнице и попали на второй этаж нового крыла здания. Посреди номера стояла огромная кровать, на которой улеглись бы и четверо. И хотя я прекрасно понимала ситуацию, мне все равно казалось странным, что сын Давида делит ложе с бывшим полицейским, который в свое время обвинялся в педофилии.
Мальчик не спал, сидел на диване с книжкой. Мне не потребовалось даже включать воображение, чтобы разглядеть в его лице сходство с Давидом. У него была гладкая кожа и по-детски круглая мордашка с унаследованными от матери карими глазами, которые смотрели на меня знакомым взглядом.
— Привет, — произнес он по-эстонски.
— Привет, — ответила я ему на том же языке.
На этом мой запас эстонских слов исчерпывался. Мальчик всю жизнь прожил в Литве, а литовского я вообще не знала. Я подошла к нему, пожала, как взрослому, руку и представилась по-фински:
— Меня зовут Хилья.
Затем повторила то же самое по-русски.
Он молча смотрел, не выпуская моей руки. Его левая нога была немного вывернута; наверное, в народе это назвали бы косолапостью. Взгляд его был серьезным, даже немного печальным, словно передо мной взрослый человек, а не десятилетний мальчик. Вряд ли жизнь в литовском детском доме была легкой, а теперь его, как вещь, швыряют от одного опекуна к другому.