— Но ты меня уверял, что там была именно эта девица!

— Я ошибся. Скорее всего, она просто случайно оказалась в это замешана.

— Но ты говорил, что эта девица — Дана Ярош?

— Я ошибался. Дана Ярош жива, вчера звонила своим родителям.

— Откуда?

— Не смогли установить.

— Тогда кто та, рыженькая?

— Журналистка из захолустья.

— Значит, надо поискать Дану Ярош. Потому что это именно она опередила вас.

— Этого быть не может. Какая-то домохозяйка…

— Это не домохозяйка. Видел когда-нибудь рассерженную кошку?

— Ну, видел.

— Тогда представь себе разъяренную тигрицу. Это и будет Дана.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Ищите ее. А когда найдете — она нужна мне живой.

Человек в кресле поворачивается спиной к собеседнику. Разговор закончен.

— Таня, Виталька не объявлялся? — Вадик обеспокоенно ходит по комнате.

— Звонил на днях. Сказал, что задерживается. Я не понимаю, что происходит, Вадик?

— А то, что я свалял дурака.

— Вадик, объясни наконец, что случилось!

— Я не должен был отпускать Данку. И я не должен был рассказывать Витальке.

— Что рассказывать? Значит, ты все это время был в курсе, где Данка, и молчал?!

— Ты же знаешь Данку, я никогда не умел с ней спорить.

— Вадик, не тяни. Давай самую суть.

— Помнишь нашу клятву возле часовни на Цыганском поселке?

— Перед тем как избавиться от Крата? Вот он, шрам, до сих пор остался. И у тебя есть, и у Данки с Виталькой… При чем тут?..

— Данка решила все повторить.

— Вадик!

— Ну, что? Она как-то узнала, кто убил Анюту. Располосовала себе ладонь прямо на кладбище.

— А ты?

— А я свалял дурака и помог ей. А что мне оставалось делать? Данка уперлась.

— Что же теперь будет?

— Думаю, ничего хорошего.

— Ты звони хоть иногда. — Сима давит в себе тревожное чувство. — И побереги себя.

— А если чего надо — звони, приходи и все такое. — Родька не привык к излияниям, но тут случай особый. — Имей в виду, мы тебе теперь не чужие.

— Я знаю. — Дана улыбается. — Вы для меня теперь родня, так что не отвертитесь. Когда закончу, приду и уж тогда все расскажу.

Они смотрят, как Дана спускается по лестнице, потом выходит во двор и садится в такси. Родион хотел подвезти ее, но она запретила. Кто знает, чем это закончится… Дана едет в свою новую квартиру, которую снял по ее просьбе Родька.

— Зима-то какая сопливая!

Водителю хочется поговорить, но Дане это ни к чему.

— Как обычно. Каждый год такая.

Она откинулась на сиденье. Она почти в порядке, но сильно ослабела.

Дана расплачивается с водителем и уходит. Ей надо пройти не меньше четырех кварталов. По дороге она заглядывает в супермаркет, потом в бутик. Нагруженная пакетами, она входит в подъезд и открывает квартиру. Там почти пусто, но Дане все равно. Она распаковала покупки и уснула.

Ночью Дана проснулась от угнетающего чувства полного одиночества. Лежа в темноте, она вспоминала Стаса, Аннушку, Витальку и Леку, ей вдруг стало казаться, что она лежит в спальне своего дома, а рядом дышит Аннушка. Дана зажгла свет и оделась. Она вышла в темноту, понимая, что это просто безумие. Но тоска гнала ее по темным улицам. И боль в груди поднимается так знакомо и пугающе. Дана не хочет этого, но ничего не может с собой поделать.

Таксист привез ее очень быстро, ночью нет пробок. Дана вошла в высокие чугунные ворота кладбища и пошла по центральной аллее. Ей было не страшно. Мертвые не боятся кладбищ.

18

Мраморные ангелы мерзнут на холоде. Дана видит их в темноте. Она сметает снег с табличек и плит, на нее из темноты смотрят три пары голубых глаз, таких знакомых и далеких. Дане хочется очень многое сказать им, она плачет тихими горькими слезами. Она не удержалась и пришла. Это глупо, неосторожно, только Дана не смогла больше сопротивляться желанию прийти к ним.

Здесь даже ветер умирает. Дана прикасается к овальной табличке, с которой улыбается Аннушка. Она так и не выросла. Дана понимает, что эта боль будет с ней всегда, сколько бы она ни прожила. Даже если она утолит свою жажду мести.

«Неужели все напрасно? — Дана смотрит в глаза Стаса. — Скажи, разве все напрасно? Стасик, любимый, почему так? Неужели напрасно? Нет. Пусть это уже ничего не решит, только я все равно уничтожу его. Планы изменились. Просто убить его — это слишком гуманно. Я сделаю по-другому».

Дана снова гладит овальные таблички с портретами, потом поворачивается и уходит. Падает снег. Дана торопится уйти затемно, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из смотрителей или сторожей.

«Снег скроет мои следы. И никто не узнает. Ладно, ублюдок, не мытьем, так катаньем, время пошло».

Дана торопится. Она проголодалась, замерзла и устала. Похоже, Сима права насчет ее ограниченных возможностей, Дана идет медленно. «Макдоналдс», наверное, уже открылся.

Машина вынырнула из предрассветной мороси, Дана слышала, как заводился мотор, в душе шевельнулось тревожное чувство, поэтому, когда машина выехала на дорогу, Дана напряглась, словно кошка, готовая к прыжку.

«Цыба был прав, „беретта“ тяжеловата. Или рука у меня ослабла…»

Джип остановился в нескольких метрах от Даны, из него выскочили трое — включая водителя.

— Бежать бесполезно. — Крепкий парень в серой дубленке идет впереди. — Мы ничего плохого тебе не сделаем.

— Я так не думаю.

Дана стреляет три раза. На лице парня в дубленке появляется выражение обиды и удивления, двое других лежат ничком. Дана пробует пульс. Один еще жив. Она тащит его к машине. Ей больно, тяжело и холодно. И раздражение растет.

Дана заталкивает парня в салон, потом идет и подбирает гильзы. Уже светает, и если кто-то слышал выстрелы, скоро менты прибудут.

«Впрочем, мы же не в Америке. Кому охота связываться с полицией? Себе дороже. Может, только какой-то особо сознательный пенсионер, этим маразматикам все нипочем».

Дана обшаривает карманы убитых. Никаких документов, немного денег, у парня в сером — неплохой нож за поясом. Дана взвешивает его на руке — пригоден для метания. Она садится в машину и уезжает. Она знает, куда поедет. У нее есть вопросы к этому парню.

«Хоть бы не сыграл в ящик раньше времени. — Дана поворачивает в сторону Парголово. — Мне очень нужно знать, кому и зачем я понадобилась. Мне давно пора это выяснить. Как все просто выглядит в книгах и фильмах! Непобедимые секретные агенты идут напролом, усеивая свой путь трупами, а я кружусь на одном месте несколько месяцев. Правда, нельзя сказать, чтобы оставленные мной трупы слишком уж отягощали мою совесть. Возможно, потом…»