— Он увидит еще кого-нибудь?
— Нет, если ему не надоело жить и он хочет отправить деньги родственникам в Алжир. Я же сказал, Кассет за него ручается. Он — гранит.
— Значит, завтра, — решительно сказал Борн, глядя через стол на Мари и Морриса Панова. — После нашего отъезда вы должны оставаться в Барбизоне, и вы не должны покидать таверну. Поняли?
— Знаешь, Дэвид, — ответила Мари, сидя на сосновой скамье, строгая и колючая, — я хочу сказать тебе кое-что. Мо и Алекс — такие же члены нашей семьи, как и дети, потому я скажу это при них. Мы все, каждый из нас, поддерживаем тебя так или иначе, потому что знаем, через какие ужасы ты прошел. Но ты не можешь и не будешь указывать нам, что делать, будто мы низшие существа в твоем царственном присутствии. Ты это понял?
— Превосходно, леди. Тогда, может, вам лучше вернуться в Штаты, чтобы не смущаться моим царственным присутствием? — Джейсон Борн поднялся из-за стола, оттолкнув стул назад. — Завтра будет трудный день, и я бы хотел выспаться — последнее время мне это не удавалось — и кое-кто, кому мы все в подметки не годимся, однажды сказал мне, что отдых — это оружие. Я в это верю… Я буду ждать в машине две минуты. Выбор за тобой. Уверен, Алекс сможет вывезти тебя из Франции.
— Ублюдок, — прошептала Мари.
— Хотя бы и так, — сказал Хамелеон, уходя прочь.
— Иди за ним, — быстро обронил Панов. — Ты знаешь, что происходит.
— Я не могу с этим справиться, Мо!
— И не справляйся. Просто будь с ним. Ты единственная нить, что у него есть. Тебе даже не обязательно говорить, просто будь рядом. С ним.
— Он снова киллер.
— Он не причинит тебе вреда.
— Конечно, нет, я знаю.
— Тогда обеспечь ему эту нить к Дэвиду Веббу. Ты должна быть с ним, Мари.
— О, Боже, я так его люблю! — воскликнула женщина, вскочила на ноги и побежала за ее мужем — и в то же время не ее мужем.
— Это был верный совет, Мо? — спросил Конклин.
— Не знаю, Алекс. Я просто думаю, ему не стоит оставаться наедине с его кошмарами. Никому не стоит. Это не психиатрия, а просто здравый смысл.
— Знаешь, иногда ты говоришь, как настоящий доктор.
Алжирский район Парижа расположен между десятым и одиннадцатым округами, едва три квартала, где все дома — парижские, а звуки и запахи — арабские. Длинный черный лимузин с золоченой церковной символикой на дверях въехал в этот этнический анклав. Он остановился у обитого деревом трехэтажного дома, старый священник вышел из него и подошел к двери. Выбрав имя из списка у двери, он нажал на кнопку, и со второго этажа донесся звонок.
— Да? — спросил по-французски металлический голос из примитивного домофона.
— Я посланник из Американского посольства, — ответил посетитель в монашеском одеянии на не очень верном грамматически французском, что свойственно американцам. — Я не могу оставить машину, но у нас есть срочное сообщение для вас.
— Сейчас спущусь, — ответил французский алжирский водитель, нанятый Чарльзом Кассетом из Вашингтона. Три минуты спустя он вышел из дома на узкий тротуар. — Зачем вы так оделись? — спросил он посланника, стоявшего возле большого автомобиля, закрывая символику на задней дверцы.
— Я католический священник, сын мой. Наш поверенный в военных делах хочет поговорить с вами.
Он открыл дверцу.
— Я весьма уважаю ваш сан, — водитель улыбнулся и нагнулся, чтобы заглянуть внутрь лимузина, — но не готов быть призванным в вашу армию… Да, сэр, чем могу быть полезен?
— Куда вы отвезли наших людей? — спросила фигура из тени на заднем сиденье, лицо этого человека было не разглядеть.
— Каких людей? — спросил алжирец, в его голосе вдруг зазвучало беспокойство.
— Тех двоих, которых вы встретили несколько часов назад в аэропорту. Хромого и его друга.
— Если вы из посольства, и они хотят, чтобы вы знали, они сами вам позвонят и все скажут, не так ли?
– Ты скажешь мне!
Из-за машины появился здоровяк в водительской униформе. Он быстро подошел, поднял руку и обрушил на череп алжирца увесистую дубинку. Затем затащил жертву внутрь, а старик в одежде священника влез в машину следом, захлопнув за собой дверцу. Шофер обежал машину и занял свое место за рулем. Лимузин тронулся.
Час спустя на пустынной улице Гудон, в квартале от Пигале, из большого автомобиля был выброшен искалеченный и окровавленный труп алжирца. В машине фигура, сидевшая в тени, обратилась к старому священнику:
— Возьми свою машину и стереги у отеля хромого. Не спи, утром ты освободишься и сможешь отдыхать весь день. Сообщай о любых движениях и везде следуй за ним. Не подведи меня.
— Никогда, монсеньер.
Дмитрий Крупкин не был высокого роста, но казался выше, чем на самом деле, и он не был очень уж тяжел, однако казалось, что у него весьма тучная фигура. Приятное, слегка полноватое лицо; благородная голова всегда держалась прямо; густые брови, тщательно причесанные волосы с проседью и бородка привлекательно сочетались с внимательными голубыми глазами и, казалось, неизменной улыбкой, выдававшей в нем человека, которому нравилась его жизнь и работа, и обладавшего немалым интеллектом. Он сидел в кабинке у задней стены почти пустого сельского ресторана в Эперноне, пристально глядя через стол на Алекса Конклина, сидевшего рядом с непредставленным Борном, только что заявившего, что больше не пьет спиртное.
— Грядет конец света! — воскликнул русский по-английски с заметным акцентом. — Видишь, что происходит с хорошим человеком на испорченном Западе? Позор твоим родителям. Им следовало остаться с нами.
— Думаю, не стоит сравнивать уровень алкоголизма в наших странах.
— Если не на деньги, то можно было бы и поспорить, — сказал Крупкин, ухмыляясь. — Кстати, о деньгах, мой дорогой старый враг, как и где я получу деньги, причитающиеся мне в соответствии с нашим соглашением сегодня ночью по телефону?
— Как и где вы хотели бы получить деньги? — спросил Джейсон.
— Ага, стало быть, вы мой благодетель, сэр?
— Да, платить вам буду я.
– Тихо! — шепнул Конклин, обратив внимание на вход в ресторан. Он наклонился вперед к открытой стороне кабинки, прижав руку ко лбу, и быстро повернулся назад, когда за столик в углу слева от двери усадили пару.
— В чем дело? — спросил Борн.
— Не знаю… Я не уверен.
— Кто там, Алексей?
— Мне кажется, я должен его знать, но я не знаю.
— Где он сидит? В кабинке?
— Нет, за столом. В углу за баром. С ним женщина.
Крупкин подвинулся на край скамьи, достал свой бумажник и вынул из него маленькое зеркальце размером и толщиной с кредитную карточку. Зажав его обеими ладонями перед собой, он осторожно поймал нужное отражение.