— Скоро они будут мокрыми цыганами, — заметил Панов, поднимая воротник, потому что морось переросла в настоящий дождь.
— Боже, как я не подумал об этом? — воскликнул Конклин, глядя через плечо.
— О дожде? — спросил психиатр удивленно.
— Нет, большая гробница на середине склона за сторожкой. Там это произошло!
— Где ты пытался… — Мо не договорил; не было необходимости.
— Где он мог меня убить, но не стал, — закончил Алекс. — Пойдем!
Американцы пошли по тропинке мимо сторожки вверх по склону травяного холма, усеянного белыми могильными камнями, поблескивавшими в темноте от дождя.
— Помедленнее, — взмолился Панов, выбившись из дыхания. — Ты уже привык к отсутствию ноги, но я еще не привык к своему древнему телу, отравленному химикатами.
— Извини.
– Мо! — раздался женский голос. Под нависающей крышей огромной гробницы — почти мавзолея, — поддерживаемой колоннами, стояла женская фигура и махала руками.
– Мари? — воскликнул Панов, сорвавшись с места и обгоняя Конклина.
— Замечательно! — взревел Алекс, с трудом ковыляя вверх по мокрой траве. — Стоит тебе услышать женский голосок, как ты сразу здоров, старый обманщик!
Объятия были неизбежны; семья снова была в сборе. Пока Панов и Мари тихо говорили друг с другом, Джейсон Борн отвел Конклина в сторонку, к краю мраморной крыши. Дождь еще усилился. Процессия внизу, уже без свечей, наполовину рассеялась. Оставшаяся половина держалась возле могилы.
— Я не нарочно выбрал именно это место, Алекс, — сказал Джейсон. — Но с этой толпой внизу, ничего лучше я не смог придумать.
— Помнишь сторожку и ту широкую дорожку к стоянке?.. Ты победил. У меня кончились боеприпасы, и ты мог легко отстрелить мне голову.
— Ты не прав, сколько можно объяснять? Я не мог убить тебя. Это было в твоих глазах; хоть я и не мог их видеть, я знал об этом. Злость и замешательство, последнее в большей степени.
— Это никогда не было поводом не убивать того, кто пытается убить тебя.
— Да, если ты не можешь вспомнить. Память может и уйти, но фрагменты остаются — для него это были… пульсирующие картинки. То зажгутся, то снова погаснут, но они были.
Конклин посмотрел на Борна с грустной ухмылкой на лице.
— Пульсирующие картинки, — сказал он. — Это термин Мо. Ты украл его.
— Возможно, — ответил Джейсон, когда они оба одновременно оглянулись на Мари и Панова. — Она ведь обо мне говорит, ты знаешь?
— А почему бы и нет? Она беспокоится, и он тоже.
— Боюсь представить, сколько еще поводов для беспокойства я им обоим предоставлю. Да и тебе тоже.
— Что ты пытаешься сказать мне, Дэвид?
— Ничего. Забудь о Дэвиде. Дэвид Вебб не существует. Не здесь, не сейчас. Он роль, которую я играю для его жены, и у меня плохо получается. Я бы хотел, чтобы она вернулась в Штаты, к ее детям.
– Ее детям? Она не сделает этого. Она приехала, чтобы найти тебя, и она нашла. Она помнит Париж, как было тринадцать лет назад, и она не бросит тебя. Если бы не она, тебя бы уже не было в живых.
— Она мешает. Она должна уехать. Я найду способ.
Алекс посмотрел в холодные глаза создания, некогда известного как Хамелеон, и сказал тихо:
— Тебе пятьдесят лет, Джейсон . Это не Париж тринадцать лет назад и не Сайгон задолго до того. Это сейчас , и тебе нужна любая помощь. Если она думает, что может хоть чем-то помочь, я ей верю.
Борн резко повернулся к Конклину.
— Мне судить, кому во что верить.
— Это уже крайность, приятель.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Джейсон, смягчив тон. — Я не хочу повторения здесь того, что случилось в Гонконге. Это не должно быть проблемой для тебя.
— Может, и нет… Слушай, давай уберемся отсюда. Наш водитель знает маленький провинциальный ресторан в Эперноне, примерно в шести милях отсюда, где мы сможем спокойно поговорить. Нам есть что обсудить.
— Скажи, — сказал Борн, — зачем здесь Панов? Зачем ты привез Мо с собой?
— Потому что если бы я этого не сделал, он бы подсыпал мне стрихнина.
— Что, черт возьми, это значит?
— То и значит. Он часть нашей команды, и ты знаешь это лучше, чем Мари или я.
— С ним что-то случилось, да? С ним что-то случилось из-за меня.
— Все прошло, и он снова с нами — это все, что тебе нужно знать.
— Это все «Медуза», не так ли?
— Да, но, повторяю, он вернулся, и если не считать того, что он малость устал, он в полном порядке.
— Малость?.. Кстати, маленький провинциальный ресторан в шести милях отсюда — его, кажется, назвал твой водитель?
— Да, он отлично знает Париж и его окрестности.
— Кто он?
— Французский алжирец, многие годы работающий на Управление. Его для нас нанял Чарли Кассет. Он крепкий, знающий, и за все это хорошо оплачиваемый. Ему можно доверять.
— Думаю, сойдет.
— А ты не думай, просто прими это.
Они устроились в кабинке в задней части небольшой деревенской гостиницы, укомплектованной потертой скатертью, тяжелыми сосновыми скамьями и вполне приемлемым вином. Хозяин, широкоплечий румяный жирный мужчина, заявил, что его кухня превосходна, и, хотя никто из них не мог пробудить в себе голод, Борн заплатил за четыре блюда, просто чтобы доставить хозяину радость. Это сработало. Хозяин прислал два больших графина хорошего красного вина и бутылку минеральной воды и удалился.
— Ладно, Мо, — сказал Джейсон, — ты не хочешь рассказать, что случилось или кто это сделал, но ты по-прежнему действующий, хотя и болтливый, медицинский работник, которого мы знаем уже тринадцать лет, верно?
— Верно, ты, шизофреник, сбежавший из Беллеву. И, чтобы ты не подумал, что я геройствую, позволь заявить абсолютно прямо, что я здесь исключительно в целях защиты моих немедицинских гражданских прав. Мой главный интерес — моя ненаглядная Мари, которая, как ты, я надеюсь, можешь видеть, сидит сейчас рядом со мной, а не ты. И я положительно истекаю слюной при мысли о делаемых ею замечательных отбивных.
— О, как я люблю тебя, Мо! — сказала жена Дэвида Вебба, пожимая руку Панова.
— Позволь мне ответить взаимностью, — ответил доктор, целуя ее в щеку.
— Я все еще здесь, — заговорил Конклин. — Мое имя Алекс, и я бы хотел обсудить кое-какие вещи, в число которых отбивные не входят… Хотя, должен сказать тебе, Мари, я вчера говорил Питеру Холланду, что они чудесны.
— А что с моими несчастными отбивными?
— Красный соус, — вставил Панов.