— Я горюю с тобой, Джамела.
Слова Пунгуше привели Марка в чувство.
— Что произошло после смерти иксхегу?
— Пришли из лагеря другие двое, старый лысый и молодой громкий. Они долго разговаривали, кричали — красные от гнева, и махали руками вот так и вот так. — Пунгуше изобразил горячий спор. — Один указывал сюда, другой туда, но под конец заговорил неслышный, а те двое слушали.
— Куда они отнесли его?
— Сначала они обыскали его карманы и достали какие-то бумаги и кулек. Они снова стали спорить, и молчун забрал у них бумаги и снова положил старику в карман.
Марк понял зачем. Честный человек не ограбит жертву случайного выстрела.
— Потом они отнесли его на берег, вот сюда.
Пунгуше встал и отвел Марка на четыреста ярдов в лес, к самому началу откоса.
— Здесь они нашли старую нору муравьеда и затолкали в нее тело старика.
— Здесь? — спросил Марк. На этом месте росла короткая буйная трава и не было ни следа пирамиды из камней. — Я ничего не вижу.
— Они принесли камни с того утеса и положили их в нору на тело старика, чтобы его не выкопала гиена. Потом забросали камни землей и разровняли землю веткой.
Марк опустился на колени и осмотрел землю.
— Да! — воскликнул он.
В земле было небольшое углубление, как будто осела почва над ямой.
Марк извлек нож и сделал на четырех ближайших деревьях засечки, чтобы легче было сюда вернуться. Потом выложил в углублении небольшую пирамиду из камней.
Закончив, он спросил Пунгуше:
— Почему ты ничего никому не рассказывал об этом? Почему не пошел в полицию в Ледибург?
— Джамела, безумие белых меня не касается. К тому же до Ледибурга далеко, а полицейский спросит: «Эй, кафир, а что ты делал в долине Бубези, где видел такие странные дела?» — Пунгуше покачал головой. — Нет, Джамела, иногда человеку лучше быть слепым и глухим.
— Скажи мне правду, Пунгуше, если ты снова увидишь этих белых, ты узнаешь их?
— У всех белых людей лица, как вареный ямс, красные, комковатые и бесформенные. — Тут Пунгуше вспомнил о вежливости. — Кроме твоего, Джамела, оно не такое уродливое, как у всех.
— Спасибо, Пунгуше. Значит, ты их узнаешь?
— Лысого старика и молодого громкого — да.
Пунгуше задумчиво наморщил лоб.
— А молчуна? — спросил Марк.
— Хо! — Лоб Пунгуше расправился. — Разве можно забыть, как выглядит леопард? Разве можно забыть убийцу людей? Молчуна я узнаю когда угодно и где угодно.
— Хорошо! — кивнул Марк. — Возвращайся домой, Пунгуше.
Он подождал, пока зулус не скроется за деревьями, опустился на колени и снял шляпу.
— Что ж, дед, — сказал он, — я не очень это умею. Но я знаю, ты хотел бы, чтобы были произнесены слова.
Голос его звучал хрипло и низко, и ему пришлось громко откашляться, прежде чем начать.
* * *
В доме в Лайон-Копе окна были закрыты ставнями, вся мебель укутана белыми чехлами, но на кухонном дворе Марка встретил главный слуга.
— Нкози отправился в Теквени. Он уехал две недели назад.
Он накормил Марка завтраком из яичницы с беконом.
Потом Марк вышел и снова сел на мотоцикл.
Дорога до побережья была долгой и трудной, и пока из-под колес убегали назад пыльные мили, у Марка было достаточно времени для размышлений.
Он покинул Ворота Чаки через несколько часов после того, как нашел могилу деда, и безотчетно отправился к единственному человеку, у которого мог спросить совета.
Он хотел, чтобы Марион поехала с ним, по крайней мере до Ледибурга, где могла бы побыть у сестры.
Но Марион отказалась покинуть дом и огород. Марк не волновался, зная, что Пунгуше будет спать в сарайчике для инструментов за конюшней и охранять дом в отсутствие Марка.
Марк вброд пересек реку и поднялся по склону к началу тропы, где в сарае держал мотоцикл. Путешествие завершилось в темноте, а в Лайон-Коп он добрался на рассвете и узнал, что Шон Кортни уехал в Дурбан.
В середине дня Марк проехал в ворота Эмойени, словно вернулся домой.
Руфь Кортни была в розарии; она бросила корзину со срезанными цветами и побежала, подобрав юбку до колен; широкополая соломенная шляпа слетела с головы и повисла за спиной на ленте, а радостный смех Руфи звучал как смех молодой девушки.
— О Марк, как мы без вас скучали! — Она по-матерински обняла его и расцеловала в обе щеки. — Как вы загорели, окрепли! И отлично поправились. — Она со смешным восхищением пощупала его бицепсы, прежде чем снова обнять. — Генерал будет рад вас видеть. — Она взяла Марка за руку и повела к дому. — Он болел, Марк, но встреча с вами его подбодрит.
Марк невольно остановился у порога и почувствовал, что у него пересохло во рту.
Генерал Шон Кортни стал стариком. Он сидел у окна спальни. В халате, ноги закутаны в плед.
На столе рядом с ним лежала груда бумаг и газет, парламентские «Белые страницы» и стопка писем — все то, что так хорошо помнил Марк, но генерал спал, и очки в металлической оправе скользнули на кончик его носа. Лицо его так осунулось, что кости грозили прорвать кожу, которая приобрела сероватый безжизненный цвет. Глаза глубоко ввалились.
Но больше всего поражал цвет бороды генерала и некогда густых волос на голове. Шона Кортни выбелил поздний снег. Борода превратилась в серебряный водопад, а волосы стали белыми и тонкими, как выцветшая на солнце трава пустыни Калахари.
Руфь подошла к креслу и поправила очки на носу у мужа, потом мягко, с озабоченностью любящей женщины коснулась его плеча.
— Шон, дорогой. Тут кое-кто хочет тебя видеть.
Шон просыпался, как старик, мигая и бормоча, с легкими нерешительными движениями рук.
Но когда он увидел Марка, его лицо отвердело, в глазах мелькнул прежний огонь, появилась теплая улыбка.
— Мой мальчик, — сказал он и протянул к нему руки. Марк самым естественным образом сделал шаг вперед, и они впервые обнялись, как отец с сыном, потом Шон широко улыбнулся и ласково посмотрел на Марка.
— Я уже начал думать, что ты навсегда заблудился в своей глуши. — Он взглянул на Руфь, стоящую у кресла. — Чтобы отпраздновать этот день, я думаю, можно чуть подвинуть расписание, моя дорогая. Прикажи-ка Джозефу принести поднос.
— Шон, ты помнишь, что сказал вчера врач?
Но Шон с отвращением фыркнул.
— За пятьдесят лет мой желудок привык к ежедневной бутылке пунша. Его отсутствие убьет меня верней, чем доктор Хендерсон с его пилюлями, микстурами и суетливым знахарством. — Он обнял ее за талию и победно сжал. — Вот умничка! — Когда Руфь ушла, улыбаясь и неодобрительно качая головой, Шон знаком пригласил Марка сесть в кресло напротив.