— Карлос уже подготовил место, всё по правилам. Для твоей винтовки, русский, здесь самая удобная позиция, не заскучаешь! Модель отличная и прицел хороший. У меня, сам видишь, старенький «Ли Энфильд» образца 1904 года, без оптики. Английский, конечно… Но ничего, бьёт достаточно точно! Работай, давай, Герман, коси команчей, как бешеных псов! А ты, Костя, по сторонам смотри, чтобы не подошли, прикрывай, — повелел нам оружейник. — Я теперь влево перемещусь, поддержу парней. Доброе дело, теперь зажмём! Вперёд сами не суйтесь, только по красной ракете! Джеронимо!
И тоже удрал.
— Красная ракета, прямо классика, — пробормотал я.
На позиции кто-то тихо копошился. Невысокий спокойный человек представился как Карлос Херардо Крус Чавес, уроженец Коста-Рики, местный охотник-промысловик.
— Можно просто Карлос. Я тут уже укрытие подготовил, вам с такой винтовкой только и стрелять, — с завистью глядя на мой ствол, повторил он мысль оружейника.
— Далеко до них?
— Чуть больше трёхсот метров. Мне стрелять бесполезно, — Карлос кивнул на длинное ружьё местного производства и с искренним сожалением добавил: — Немного не хватило денег, чтобы вовремя заказать у Чарли нарезной ствол, жаль. Сейчас бы они себя так вольготно не чувствовали.
Вот холера, хорошие люди себе винт купить не могут, а всякая мразь с родными сердцу «калашниковыми» бегает, на мирно спящие города нападает. Я бы на месте руководителей анклава скупал бы весь нарезняк на Лете и вооружал своих граждан по льготным ценам, окупится.
— Закончим воевать, помогу, амиго, — коротко пообещал я. — Давай наблюдателем, охотник. Темень, конечно… да ладно, работаем.
Пули засвистели чаще.
Мысли о смерти не душили, уже не первая серьёзная драка у меня. Когда такое начинается, остаётся лишь спасительный инстинктивный страх, постоянный, плотный, но без конкретики и соплей. Никаких мыслей о Боге, точно знаешь, в такие минуты нет поблизости никакого бога, ты просто сдохнешь, если получишь точную пулю. Значит, не получай. Свою пошли точно в цель.
У кого бы узнать, людей из ближайших домов эвакуировать догадались? Народ на западной окраине живёт небогатый, тонкие стенки лачуг пули будут прошивать на раз, не замечая препятствия. Надеюсь, подумали. Должен же тут кто-то думать!
Больше всего достаётся несчастному «ЛабаZу». Одинокое здание с двумя пристройками выдвинуто чуть дальше линии городской застройки, и теперь обе воюющие стороны считают своим долгом лишний раз пальнуть по кабачку, так, на всякий случай, дабы никто не засел. Если несчастный хозяин таверны находится в цепи обороняющихся, то матерится непрерывно. А что делают ближние соседи? Ни черта не видно. Есть вообще кто-то рядом с нами? Спросил об этом у Карлоса.
— Справа никого нет, там же дорога, простреливается хорошо. А кто за дорогой, не знаю, раций нет. Слева в пятнадцати метрах лежат два малайца, рыбаки. Их трое было, да месяц назад одного кайман на реке сожрал. Помощники плохие, хоть и стараются. Ножики у парней длинные, извилистые, страшные, а вот стволы — дерьмовые поджиги. За ними двое русских, из вашей общины. У них помповый «Ремингтон» и кремнёвка, стреляют хорошо и вовремя.
А-а! Знаю, кто такие! Ребята с лесопилки, тоже охотники.
Перед нами по фронту всё затихло. Бандиты короткими очередями продолжали постреливать из автоматов на правом фланге, слева с их стороны сухо и опасно щёлкала винтовка. Сейчас перегруппируются, наверное. Словно в подтверждение моим мыслям, справа раздались резкие очереди из скорострельных автоматов немцев, заговорили гладкие стволы ополченцев, на наших позициях кто-то истошно закричал. Чёрт, попали!
Пш-шш…
— Герман, сейчас мы их поднимем, бей по вспышкам.
— ROGER.
Развернувшись вправо, я уставился в прицел. Оптика с отличной светосилой, но и темень приличная. Опять проревели короткие очереди, и в нашу сторону кто-то побежал. Вроде вижу гада! Бандит, добравшись до куста, развернулся и с ходу три раза лупанул по нашим позициям. Получи!
Ба-бах! Мимо… Падла ты живучая!
Пш-шш…
— Ничего-ничего, — не расстроился Лойтхард. — Теперь в вашу сторону не сунутся. Сам работай.
— Что, нарвались, суки, на фашистский спецназ! — довольно пробурчал Кетоев, не вкладывая в обидное прилагательное никаких конкретных смыслов. Такое хрен сотрёшь, память народная.
Легко сказать, работай! Мой шикарный французский тепловизор-бинокуляр остался на борту «Темзы», казалось бы, там он по-всякому нужней… а вон как вышло. И дальномера нет. Ошибку я сделал: всё пригодное к боевым действиям техоснащение собрано на «Темзе», как-то привык уже, что вся операционная деятельность проходит на водах, а про береговую базу забыл.
Достав из футляра бинокль, я примерился. Вот бы чуть побольше света! Уходите, тучи!
— Сколько человек перед нами?
— Пять или шесть, — неуверенно заявил Карлос. — Точно два автомата. Ещё три-четыре автомата по флангам, есть и винтовки, это серьёзная сила.
— Ещё бы…
Мокро вокруг, липко, дождик этот… Неопрятно, весь перемажусь.
Сбоку от окопчика из земли торчали какие-то слабо фосфоресцирующие грибы. Некоторые из местных прилично в них разбираются, имеют практику сбора и обработки, едят всей семьёй. Я же и в родных грибах не смыслю ни черта, куда тут с местными разбираться… У Жюля Верна в романе «Двадцать тысяч лье под водой» колоритный гарпунёр, как известно, делил всю потенциальную еду просто: «Как классифицируют рыб? На съедобных и несъедобных!» Вот я точно так же.
Опять грохнули выстрелы, свистнули пули. Вроде есть силуэт, шевелится кто-то за кустом! Отложив бинокль, я взял карабин. Опыт появился, теперь будем по вспышкам стрелять. Чёрт, как же это не похоже на охоту! Готов! Однако тут стрельба со стороны противника опять стихла, все попрятались. Вообще-то прицельно стрелять на три сотни из старого «калаша», да ещё в темноте — дело малоперспективное.
— В атаку готовятся? — предположил Костя, поднимая лежащий рядом арбалет. — Знаешь, Герман, пойду-ка я к дороге, вдоль неё канава проходит, как бы враги не полезли под шумок. Карлос, бинокль возьми.
Кетоев уполз, какое-то время тянулась тревожная тишина, а потом с той стороны грянули два выстрела из «винчи»! Проклятье, неужели действительно полезли?
Опять не стреляют. Странная история. Кажется, это и называется «позиционная война». В такой войне вдоль передовой и по тылам противников ползают зловещие разведгруппы, которые совершают внезапные диверсии и ловят в окопах зазевавшихся «языков». А рации у Кетоева нет.
Но Костя вскоре приполз обратно, злой, грязный, но живой и невредимый.
— Я бы там не пошёл, — тихо сообщил он. — Воды полно, и змеи ядовитые плавают, три штуки заметил, на фиг, на фиг! На всякий случай пальнул вдоль канавы, пусть думают, что там заслон стоит.