«Сейчас наверху, наверное, восхитительный закат», — он уныло вздохнул и уткнулся в разложенную на столе радиосхему. Пост акустиков находился на второй палубе, прямо под центральным постом, и, чтобы не бегать каждый раз в каюту аж на третью палубу в кормовой отсек, Максим перетащил свое хозяйство на пост и теперь с упоением наслаждался работой, которая по совместительству являлась его хобби. И чего здесь больше — это еще был вопрос. Где-то он слышал, что если любимое занятие совпадает с работой, то это и есть формула счастья. Разобрав на платы и разложив на столе перегоревший блок, Максим готовился с головой уйти в увлекательное дело. Но неожиданно к нему за ширму заглянул матрос Акопян.
— Тащ… Я там это… Никто не видит, а я взял, — смущенно улыбаясь, начал объясняться Рафик. — Всплески слабые, но я видел, как вы их выделяете, и тоже так сделал.
Максим тоскливо взглянул на приготовленную к ремонту плату и, отложив паяльник, пошел за распираемым от гордости Рафиком.
На экране гидроакустической обстановки в самом деле что-то было. На пределе досягаемости появлялись и исчезали слабые всплески звука. Редкие, с частотой повторения не меньше минуты, они терялись на фоне общих помех. И чтобы их обнаружить, действительно нужно было пристальное внимание и желание увидеть то, что другим простительно и не приметить.
Всему, что связано с его работой, Максим учился быстро. И теперь, глядя на характерные отметки, понял, что нечто подобное он уже видел. Подобные короткие всплески давали взрывы. Не те, которые передают глубинные бомбы или торпеды, а те, которые сравнительно недалеко разбегаются эхом под водой, — разрывы артиллерийских снарядов, лопающихся на поверхности.
— Зачет тебе, Акопян, — вращая ручки настройки, произнес Максим. — Молодец.
Рафик зарделся, как невеста на смотринах, но капитан-лейтенант уже весь ушел в работу.
Получив доклад, флегматично почивающий центральный пост начинал оживать. Единожды решившись, командир теперь, казалось, сам искал приключений на свою пятую точку. И под стать ему, другие тоже начинали чувствовать себя викингами на ладье. Потому доклад Максима упал на благодатную почву. Придавив в развороте перегрузкой экипаж к борту, лодка помчалась по пеленгу взрывов. Наученный первым боевым опытом, Дмитрий Николаевич теперь решил подкрадываться к цели на глубине не меньше ста метров. Источник звука приближался и скоро уже был слышен без чуткого уха гидроакустического комплекса. С методичной регулярностью сквозь корпус доносились слабые удары молотка, постепенно перерастающие в уханье гигантской кувалды. А затем на экране появились и участники акустического концерта. Грузовое судно, издающее слабые шумы, смещалось на юг, а вокруг него на расстоянии не меньше мили по кругу носились на полных оборотах два боевых корабля. Выставив над водой глаз перископа, командир увидел ровную гладь притихшего в штиль моря и совсем рядом — белые борта выбрасывающего в небо мощный столб белого дыма парохода. Звездные флаги, как напоказ, раскачивались на нескольких мачтах.
«Прихватили тебя здорово, — подумал Дмитрий Николаевич, различив вдалеке силуэты двух немецких эсминцев. — Далековато ты забрался от родной Америки, чтобы так нелепо влипнуть».
То слева, то справа взлетали фонтаны от падающих снарядов. Стреляли эсминцы неважно, и командир даже удивился, как это при такой стрельбе они умудрились поджечь американца. Хотя огня и не было видно, но дым стоял мощным столбом, видимым над горизонтом на многие километры. Вызывать для консультации немца он не стал. И так все было понятно. Как и в прошлый раз, разведчик навел эсминцы на потерявший осторожность транспорт, и теперь американец расплачивался за собственную беспечность. Уже не сомневаясь в своих дальнейших действиях, Дмитрий Николаевич теперь раздумывал над тем, чем лучше достать эсминцы. Ракето-торпеды следовало все-таки поберечь, их в комплекте считанные единицы. А воспользоваться обычной электрической торпедой мешало транспортное судно. Без сомнений, головка самонаведения захватит эсминец и найдет его и среди десятка других целей, но наставления по применению торпед требовали, чтобы на пути следования не было других кораблей. Решив, что все же лучше соблюдать осторожность, командир решил обойти транспорт стороной и уже тогда заняться атакой эсминцев. Тем более что американец пока что выглядел очень даже целым. Шлюпки на воду не летели, огня и опасного крена тоже видно не было. Если бы не столб дыма, так и вовсе возникало впечатление, будто судно только что спрыгнуло со стапелей. Вечернее солнце отражалось в белых бортах, как в зеркале, подчеркивая свежесть лаковой краски. Дмитрий Николаевич с удивлением отметил, что на этот раз у него совершенно не возникает волнение от предстоящего поступка.
«Как быстро к этому привыкаешь, — подумал он. — И уже не появляется мысль, что на том конце пути торпеды — живые люди».
Не обращая внимания на сместившийся в сторону американский транспорт, он теперь смотрел на дымящие вдалеке эсминцы. И тут боковое зрение отметило, что на судне произошли перемены. Находящееся не далее чем в пятистах метрах, оно было как на ладони. Приближенные оптикой, были видны открытые иллюминаторы вдоль борта и горящие фонари на мачтах. Привлекло внимание то, что на палубе появился прежде невидимый экипаж. И экипаж немалый. Гораздо больше, чем обычно бывает на кораблях такого класса. Ничего не понимая, командир смотрел, как скатили за борт дымящие бочки, затем, сбросив брезент, на палубе возникли две пушки. Матросы суетились, вытаскивая из трюма снаряды. Внезапно корабль набрав скорость, поднял форштевнем метровые волны. Удивление сменилось потрясением, когда матросы направили орудия на выглядывающий из воды перископ.
— Они что, с ума посходили? — пробормотал Дмитрий Николаевич.
Затем его осенило: американцы заметили след и приняли их за немецкую субмарину!
Неожиданно повели себя и эсминцы. Не обращая теперь внимания на американца, они на полной скорости рванули в направлении подводной лодки. Командир еще раз развернул перископ в сторону транспорта, и у него вдруг появилась догадка. Но не успел он обобщить все факты, чтобы можно было построить какую-то гипотезу, как перед носом лодки, окатив оптику валом воды, неожиданно встали мощные фонтаны взрывов. В поле зрения попала промелькнувшая тень самолета. Дмитрий Николаевич поднял глаз перископа вверх и почувствовал, как на голове у него зашевелились волосы. Полого пикируя, заходил в атаку второй самолет, а выше темнело еще с десяток силуэтов, ожидая своей очереди.
— Вниз! Давай погружение! — он бросился к рулевому и сам двинул рукоятки управления рулями до упора вперед.
Пол под ногами провалился. Еще не догадавшись, что происходит, ошеломленный экипаж завис, хватаясь за столы и подлокотники кресел. Вслед за этим над головой громыхнули, слившись в один, несколько взрывов. Лодка содрогнулась и, заваливаясь на борт, камнем пошла на глубину. Прогремело еще несколько взрывов, потом еще и еще. Постепенно они сместились в сторону и теперь лишь отдавались слабыми ударами по корпусу. Вывести лодку в горизонт удалось только тогда, когда указатель глубиномера проскочил двухсотметровую отметку.