— Владимир Никанорович, какие еще колени? Вы что здесь, все контуженные? Как я вас спасу?
Капитан снял с головы фуражку и нервно теребил ее в руках.
— Не злись на нас, Анатолий Михайлович. Да только если ты нам не поможешь, то всем нам дорога одна. В лучшем случае — в лагерях передохнем, в худшем — сразу к стенке поставят. Уж лучше бы сразу немец на дно пустил.
— Ничего не понимаю! За что вас в лагеря?
— Кто же нам особиста простит? Ясное дело, что будущее у нас темное.
— Владимир Никанорович, а вы здесь причем? Его же торпеда…
— Да кто там будет разбираться? Слыхал, может, как в марте на Северном флоте с эсминца «Громкого» во время шторма смыло комиссара. Так всех офицеров расстреляли, а команду расформировали по другим кораблям. А за особиста нас энкавэдэшники однозначно к стене припрут.
— Странно… — прошептал ошеломленный Долгов. — Ну а я? Владимир Никанорович, что я могу сделать? Как я могу вас спасти?
— Можешь, Анатолий Михайлович, можешь! А за нас не сомневайся. Мы одесситы и все друг за друга горой. Никто никому ни слова. А если кто проговорится, я сам утоплю. Все слышали?! — Изопов демонстративно показал команде кулак. — Жизни наши в твоих руках. Ты меня только выслушай, Анатолий Михайлович, а дальше сам решай, жить нам или нет. Так вот…
Каменные ворота Альтен-фьорда отливали серым свинцом на фоне покрывшихся сочной зеленью сопок. Скрывавшийся в глубине материка залив был тих и спокоен. Мелкие волны лениво накатывались на обрамляющие берега каменные выступы и исчезали среди белеющих пеной водоворотов. У входа в бухту чайки устроили охоту на прибившийся к берегу косяк мелкой рыбы и кружили, бросаясь вниз на неосторожно блеснувшие чешуей спины. Уже несколько часов у входа в фьорд, поджидая жертву, неподвижно завис, выставив на поверхность глаз перископа, «Дмитрий Новгородский». Хронометр показывал девять часов утра, но ордер кораблей во главе с «Тирпицем» не появлялся, и пока Дмитрий Николаевич видел лишь кружение дуреющих от изобилия рыбы чаек. Прослушать акустикой корабли во фьорде невозможно в принципе, а потому он не стал Максима даже беспокоить. Заняв позицию в двух милях от входа в залив, командир мог следить за всем в перископ. Осталось только ждать. Первыми показались идущие друг за другом в кильватер два эсминца. Их серо-черные корпуса проскользнули на фоне скал и разбежались по сторонам, проверяя дорогу для флагмана. Дмитрий Николаевич проводил их глазом перископа и вновь развернулся ко входу во фьорд. Линкор еще не был виден, но, возвышаясь над сопками, двигалась его мощная надстройка. Торчавшая еще выше мачта, опутанная тросами радиоантенн, плыла над горизонтом, как распятие крестного хода. Невидимая труба извергала мощный столб серого дыма. Вскоре из-за скалы, скрывавшей длинный рукав фьорда, показался высокий, ослепительно белый нос линкора. На солнце он казался матовым, будто серебряным. Затем показалась громадная орудийная башня. Ее стволы были задраны в небо. Размеры потрясали. Командир смотрел на нос, а где-то за сопкой, будто совсем от другого корабля, двигалась мачта. Рыскавшие зигзагами у входа эсминцы казались путающимися в ногах у слона моськами. Громадная туша все никак не показывалась целиком, хотя нос уже поравнялся с маяками, обозначавшими вход в бухту. Дмитрий Николаевич восхищенно замер и, не в силах оторваться, повис на рукоятках тубуса. Вместе с восхищением пришло осознание, что его план торпедировать линкор сразу на выходе не совсем реален. Стандартные торпеды, которые уже ждали своего часа в торпедных трубах, такому монстру будут, как шлепки ладошкой по заднице бегемоту. Здесь нужна дубина посолидней. И у «Дмитрия Новгородского» такая дубина имелась. И даже не одна, а целых шесть. Торпеда «65–76», официально считавшаяся убийцей печально известного атомохода «Курск», руководящими документами была запрещена к эксплуатации, но из боекомплектов подводных лодок изъята не была. Ну, на всякий случай. Так бывает. Прозванная создателями «Китом», а подводниками «Толстухой» за свой огромный и нестандартный диаметр, она была создана для уничтожения авианосцев и особо крупных линкоров. Пятитонная махина, в которой пятьсот килограммов приходилось на сверхсовременную и сверхмощную взрывчатку, а не какой-нибудь тротил, могла преследовать жертву со скоростью пятьдесят узлов, не оставляя ей на спасение никаких шансов. Для «Толстухи» и торпедные аппараты были свои, увеличенного диаметра.
Дмитрий Николаевич поерзал в кресле, почесал в затылке и, наконец решившись, потянулся к клавише вызова торпедной боевой части.
— Готовьте к работе аппараты пять и шесть.
На другом конце повисла пауза. Прокашлявшись, командир БЧ неуверенно переспросил:
— Товарищ командир, повторите.
— Ты правильно понял. Будем работать «Китами».
«Тирпиц» выполз из фьорда целиком и заслонил собой всю панораму берега. За ним показался крейсер. Он также был по-своему прекрасен и грозен, но на фоне величия линкора смотрелся тускло и буднично. Дым из трубы «Тирпица» превратился из серого в черный, и линкор, поднимая вокруг себя цунами, начал набирать ход. Дмитрий Николаевич, не сводя глаз с матово-белых бортов, пропустил мимо себя весь ордер и повел лодку следом. Не торопясь и обыденно он выслушал доклад о готовности торпед и даже, для уточнения расстояния до линкора, разрешил включить на излучение локатор, что в его время, атакуй он авианосец, было бы самоубийством. Потянул немного время, то ли даря лишние секунды жизни линкору, то ли побаиваясь не совсем надежных торпед, и наконец скомандовал:
— Торпедами — пли!
Лодка вздрогнула, и две одиннадцатиметровые сигары, снабженные акустической системой самонаведения по кильватерному следу, бросились в погоню.
Смотреть результаты атаки Дмитрий Николаевич не стал. И так все было ясно. И без докладов акустиков все услышали два взрыва, затем через полчаса начали лопаться уходящие под воду паровые котлы. Максим Зайцев подключил к громкой связи звуки, принимаемые гидрофонами, и теперь во всех отсеках было слышно, как скрипел, стонал и трещал рвущийся от страшной силы металл уходящего на дно корабля. Сквозь гул разламывающегося корпуса доносились взрывы и бульканье вырывающихся на поверхность воздушных пузырей. Вода жадно принимала в свои объятия линкор и щедро разносила вокруг его стон, похожий на печальную и заунывную музыку. Это был реквием «Тирпицу». Таким он всем и запомнился.
К вечеру этого же дня «Дмитрий Новгородский» догнал конвой. Корабли шли противолодочными зигзагами, то и дело разворачиваясь к лодке сначала носом, а затем кормой. Погода по-прежнему была милостива к морякам, и спокойствие моря нарушали лишь следы от дымящих пароходов. Не сдерживая эмоций, Дмитрий Николаевич подпускал к перископу по очереди всех, кто находился в центральном посту, и показывал на идущие двумя шеренгами с обеих сторон конвоя боевые корабли. Они все-таки переписали финал этой оперы! В новой трактовке караван не брошен эскортом, а продолжает охранять его до прибытия в порты назначения. Командир улыбался, принимая поздравления, и пожимал всем руки. Да! Они все-таки сделали это! Осталась лишь малость. Теперь нужно в этом строю разыскать советский танкер «Азербайджан» и снять с него старпома, и уж тогда можно праздновать победу, не сдерживая радости. Все еще находясь в эйфории от совершенного дела, командир, не теряя корабли из вида, обогнал конвой и, выставив максимальное увеличение на перископе, принялся досматривать поочередно судовые флаги.