— Скажи еще что-нибудь. Кто ты?
— Я жрец племени Синего волка. Твои люди называют меня странным именем — шаман. Мы дети великого народа сепотеки. Меня зовут Коланихе.
— Коланихе? Что это значит?
— Прорицатель, или Хранящий мудрость.
— С ума сойти. Я разговариваю с туземцем! Скажи, Коланихе, откуда ты знаешь наш язык?
— Когда-то среди нас жил бледный человек. Ваше племя выгнало его, и он пришел к нам. Его звали Амадо.
— Амадо? — Карлос вдруг вспомнил, что так звали матроса, которого его отец ранил из пистолета и хотел повесить за то, что тот спрятал выброшенную после крушения у их берегов португальского брига золотую тарелку. Амадо убежал, и повесить его не успели, но были уверены, что в джунглях его сожрали ягуары. И было это очень давно.
В подтверждение его мыслей Коланихе продолжил:
— Бледный человек уже был на пути в долину павших, но мы его вернули.
Жрец отобрал у Карлоса уже потухшую ветку и бросил ее в огонь.
— Возьми. — Он достал из углей обернутый в почерневшие листья кусок мяса на длинной кости. — Тебе надо много есть. Ты тоже шел в долину павших, но Ситлалис тебя вернула.
— Ситлалис? Это она? — Карлос кивнул на счастливо улыбающуюся девушку. — Что означает ее имя?
— Поднимающая звезду.
— Спасибо! У тебя красивое имя, и ты тоже красивая.
— Она не говорит на твоем языке. Никто не говорит. Только я. Еще говорил вождь Куетлачтли, но его забрал воин бога Кокишек — Иди.
— Да, да… Я видел вашего Иди. Он погубил и моих людей.
Карлос впился в сочное мясо. Мясо было полусырое, но ему показалось, что ничего вкуснее он не ел никогда в жизни. Племя уже проснулось и, обступив костер, внимательно смотрело, как Карлос ест. И у мужчин и у женщин единственной одеждой была сплетенная из плотных листьев набедренная повязка. Карлос сначала смутился от наготы стоявших рядом женщин, но быстро привык. Единственная, на кого он никак не решался поднять глаза, была Ситлалис. Он сразу обратил внимание на то, что она не такая, как другие женщины племени. В отличие от прямых и черных волос туземок у нее волосы свисали светлыми вьющимися прядями. Она была тоньше и изящнее остальных.
Карлос ощупал обросшее жесткой щетиной лицо.
— Скажи, Коланихе, сколько дней я у вас?
— Давно. Когда мы тебя нашли, луна была слепа, сейчас она светит как солнце.
— Понятно, — ответил Карлос, хотя не совсем понял жреца. Сейчас было полнолуние, и если Коланихе считал слепой луной новолуние, то получалось, что он в племени уже две недели. А в это верилось с трудом.
— Ты очень не хотел возвращаться, и лишь упрямство Ситлалис и ее песни богу Кокишек вернули тебя назад в мир живых.
Карлос повернулся к девушке и кивнул ей в знак благодарности.
Наевшись, он встал и тут же пошатнулся от слабости. Племя с опаской расступилось. Карлос заметил, что он, пожалуй, на две головы выше любого из мужчин племени, и те с почтением глядят на его мощную фигуру.
— Скажи, бледный человек, как твое имя? — обратился к нему жрец.
— Карлос.
— Что означает это имя в твоем племени?
— Человек.
Коланихе удивленно посмотрел на него, но промолчал.
Затем, что-то вспомнив, он отложил свой кусок мяса в сторону и спросил:
— Скажи, Карлос, почему ты говорил, что мы животные по имени обезьяны? Я долго думал над твоими словами, смотрел на свое племя, искал что-нибудь похожее, но не нашел. Ты сказал загадочные слова, но я жрец и должен знать все.
Карлос смущенно улыбнулся:
— Я не знал, что вы меня спасаете. Мы сравниваем человека с обезьяной, когда хотим его оскорбить или обидеть. Обезьяна — это недостойное животное, и сравнение с ним унижает человека.
— Обезьяна — недостойное животное? Но почему? Своим спасением ты обязан ей! Все эти дни ты пил зелье, сваренное из сока болотных трав, крови и мочи обезьян. Сейчас ты ел ее мясо, чтобы снова стать сильным.
Карлос почувствовал, как у него к горлу подкатил комок из мгновенно взбунтовавшегося желудка. Он посмотрел на обглоданную кость у своих ног.
— Коланихе, скажи, что ты посмеялся надо мной, — сказал Карлос, но, взглянув на жреца, понял, что тот и не думал шутить.
— О господи, — прошептал Карлос. — Меня сейчас вывернет наизнанку.
Он огляделся, выбирая куст, под которым мог бы очистить желудок, но затем, сглотнув, решил, что это глупо и лучше об этом не думать.
— Где мы находимся? Мне кажется, когда я просыпался, то видел вокруг море.
— Боги разгневались на нас. Они забрали нашего вождя Куетлачтли и его сына Куохтли. Племени Синего волка больше нет. Наша земля прогнала нас. Тогда мы уплыли сюда. Это чужая земля. Нашим охотникам здесь нельзя охотиться. Нам нельзя идти в глубь острова. Мы должны жить здесь до тех пор, пока племя не исчезнет.
Карлос посмотрел вдоль побережья и на открывшееся от тумана море. Никаких островов по соседству не было. За спиной высился облепленный высохшей травой обрывистый берег. Племя ютилось на тонкой полоске желтого песка, зажатого между водой и каменной стеной.
— Как далеко мы от нашего острова? Сколько мы плыли?
— Наши пироги отправились в путь вместе с солнцем. А закончили, когда оно уже спало.
— Да… Не близко, — протянул Карлос.
Мысль о том, чтобы вернуться на Бенито вплавь или на каком-нибудь плоту, отпала сама собой. Прикинув, сколько могли пройти за день шустрые, не зависящие от ветра индейские пироги, он удрученно опустил голову.
— Ответь, Коланихе, а что сталось с Амадо?
— Он ушел.
— Ушел! Куда?
— В племя бледных людей. Они приходили на большой пироге, и он ушел с ними.
— Так вы его… — Карлос чуть не сказал «не съели», но, спохватившись, добавил: — отпустили?
— Амадо никто не держал. Нам было жаль с ним расставаться, но он решил, что так будет лучше ему.
— А я? Я тоже могу уйти?
— Ты можешь уйти, когда захочешь.
Карлос посмотрел на крутой обрыв за спиной. Оттуда, наверное, было видно гораздо дальше.
— Коланихе, идем наверх. Я хотел бы осмотреть остров.
— Нельзя. Мы можем отойти от воды только на расстояние летящей стрелы. Таково слово вождя Чикахуа. Эти земли принадлежат племени Падающего орла.
Карлос посмотрел на обступивших его мужчин. Многие сжимали тонкие копья, но у нескольких он увидел длинные, почти в рост туземцев, луки.
— Дай мне, — протянул он руку, выбрав, на его взгляд, самый мощный лук.