К Купрейчику подбежал молоденький красноармеец:
— Товарищ лейтенант, я спрятал в лесу грузовик со снарядами, но в том месте низина, и машина забуксовала. Прикажите оказать помощь.
«Наверное, шум мотора этого грузовика только что слышал, — подумал Купрейчик, — а почему он ко мне обращается? А, он обратился к первому попавшемуся командиру».
Мысли текли как-то вяло, и Купрейчик с трудом заставил себя действовать. Остановил проходившую мимо группу бойцов и приказал им вытащить забуксовавшую машину. Затем начал искать командование полка.
К счастью, командир полка и многие офицеры штаба не пострадали. Срочно начали проводить перегруппировку полка и к вечеру тронулись в путь.
Вот с того дня и начал молодой лейтенант Красной Армии Алексей Купрейчик отсчет своего военного времени.
Были бои, не раз дрался он с немцами плечом к плечу со своими товарищами. И в окружении познал всю тяжесть унизительного отступления. В пути они потеряли друзей и товарищей, но их ряды пополнялись новыми, отбиваясь от врага, прорывая кольца блокады, стремились они на восток, к передовой.
Остатки полка наконец с боем прорвались чуть южнее реки Шоши и вышли в расположение 16-й армии.
Это было тяжелейшее время. Гитлеровские войска рвались к Москве.
Все годные по состоянию здоровья красноармейцы и командиры, вышедшие из окружения, вливались в части, занявшие оборону в районе Клина. «Окруженцы» сражались стойко, словно хотели наверстать упущенное.
Купрейчик был назначен командиром взвода. Начались тяжелые кровопролитные и изнурительные бои.
Здесь же под Москвой Купрейчик увидел на глазах своих товарищей первые слезы радости.
В ходе контрнаступления, начатого 6 декабря 1941 года, немецко-фашистским армиям впервые было нанесено сокрушительное поражение. Более одиннадцати тысяч населенных пунктов, в том числе свыше шестидесяти городов, радостно встречали Красную Армию. Московская и Тульская области были полностью освобождены от захватчиков. О них теперь напоминали лишь только сгоревшие танки и автомашины, разбитые пушки. Весь этот теперь уже металлолом так же, как и тысячи вражеских трупов, постепенно заметало снегом.
Наши войска приостановили движение и теперь поглубже закапывались в землю, чтобы перейти к обороне и пополнить сильно порядевшие ряды дивизий, полков и батальонов.
Во взводе, которым командовал Купрейчик, осталось только четырнадцать человек, и когда его вызвали к комбату, он решил, что речь пойдет о пополнении.
Но его почему-то откомандировали в резерв армии.
Оказалось, что кто-то из кадровиков в поисках нужных кандидатур, перебирая личные дела командиров, обратил внимание, что еще в первые дни войны лейтенант находился в штатах полковой разведки, а до войны был оперативным работником уголовного розыска, и сразу же доложил об этом начальству.
Купрейчику предложили остаться в дивизионной разведке, но лейтенант упрямо настаивал о направлении его только на передовую. И когда полковник, к которому привели для беседы Купрейчика, спросил, почему он рвется туда, лейтенант ответил:
— Товарищ полковник, у меня жена медсестра и наверняка на передовой. Прошу вас не отказать в моей просьбе!
Полковник понял Алексея. Он был направлен в другой полк.
К новому месту службы Купрейчик ехал поездом.
Промерзший и насквозь продуваемый студеным ветром вагон сильно болтало, ехавшие вместе с ним красноармейцы закрывали дверь, но она после очередного толчка снова открывалась, и в вагон врывалась вьюга.
Воспоминания о Надежде разбередили душу Алексея. И здесь, в этом качающемся холодном вагоне, стараясь поплотнее закутаться в шинель, он не переставая думал о ней: «Где она? Жива ли?» Алексей, после выхода через линию фронта, уже дважды обращался в соответствующие инстанции с просьбой сообщить адрес жены. Но ответов еще не получил. От этого его тревога была еще сильнее.
Неожиданно поезд замедлил ход, лязгнул буферами и стал. Красноармейцы открыли дверь, и по их голосам Купрейчик понял, что это станция. Сидевший недалеко от него младший лейтенант встал, растер затекшие ноги, достал из вещмешка котелок и сказал:
— Товарищ лейтенант, я хочу попытаться кипятку раздобыть, давайте котелок и вам принесу, если найду, конечно.
— Спасибо. Я сам пройдусь, заодно и разомнусь.
Прихватив котелок, Купрейчик тяжело спрыгнул на землю и поспешил к разбитому зданию вокзала. Но кипятку на станции не оказалось. Об этом лейтенант догадался, видя, как к стоявшему на другой колее поезду возвращаются с пустой посудой раненые и медицинский персонал.
«Значит, фронт близко, если даже кипятку нет, — решил лейтенант и посочувствовал красноармейцу с перевязанными головой и рукой, который с пустым котелком медленно шел к санитарному поезду, — бедняга, даже горячей воды не смог достать».
Прозвучала команда: «По вагонам!» Это готовился к отправке эшелон, в котором ехал Алексей, и он спешно направился к своему вагону. И вдруг, Алексею показалось, что под его ногами закачалась земля. Прямо на него в солдатской шинели, с белой косынкой на голове шла... Надя. Алексей не поверил глазам, хотел ущипнуть себя — не сон ли это. Но вот девушка приостановилась, увидела его и, раскинув руки как крылья, бросилась к нему:
— Лешенька-а-а-а!
Она повисла у него на шее, и силы оставили ее.
Алексей подхватил жену под руки и, осыпая ее лицо поцелуями, словно задыхаясь, говорил:
— Надюша, родная, ты?
Даже сейчас, обнимая и целуя любимую, он не верил, что все это происходит наяву. Не сдерживая слез радости, Надя судорожно обнимала его за шею и говорила:
— Родной мой, как я извелась по тебе! Думала, может, убили где, может, ранили! Я ведь тебя с двадцать третьего июня ищу!
Купрейчика кто-то тронул за рукав шинели:
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант!
Алексей оглянулся. Перед ним стоял красноармеец, на которого он с минуту назад сочувственно смотрел.
— Товарищ лейтенант! Ваш поезд уходит. Отставать вам никак нельзя, еще дезертирство припишут.
В глаза Алексею бросилось, что красноармеец пожилой с большими рыжими усами и заросшим лицом. Чтобы освободить руку и тронуть лейтенанта за рукав, он поставил котелок на землю. Алексей подумал почему-то: «Он кипяток, наверное, искал, чтобы побриться». И тут же раздался короткий гудок паровоза. Поезд медленно тронулся, и мимо потихоньку начали проплывать вагоны.
— Наденька, ты прости... мне пора!
А Надя еще крепче ухватилась за его шею. Она понимала умом, что ему надо бежать к поезду, который шел на фронт. Но сердце не могло позволить отпустить, разжать руки. Она только шептала: