Пронин выполнял задание штаба Фрунзе. Внедрился в казачий отряд под Бухарой. С бравым есаулом они тогда были накоротке. Не раз вместе хлестали рисовый самогон. Планировали подаваться за кордон. Пронин тогда головку отряда привел к красным. Всех арестовали. Прокопий тогда был в отъезде, но, конечно, обо всем узнал. Почему он остался в Советской России? Легче всего предположить нечто в духе нашенской шпиономании. Не знаю, был ли он шпионом, но определенно видел себя таковым. Не знаю, работал ли в подполье, но был готов к такой работе. И вот он общается с Бронсоном. Вероятно, все-таки от имени некой организации. Потом он меня заметил возле конюшен, но виду не подал и просто дал деру. Значит, связал мое появление с Бронсоном. Складывать и умножать он умеет. Всегда умел. Этого есаула нельзя недооценивать. Советская власть оставила его в живых по недоразумению. Живет он под чужой фамилией, вдали от родной станицы. Наверняка по его родне прошелся наш большой кистень. Значит, терять ему нечего и он будет мстить. Надо думать, захочет отомстить и мне лично. Я же погубил его боевых товарищей. Для него я – предатель, гнида. Он дошел до отчаяния. И вот решился на последний аккорд: задумал пристрелить меня на улице имени знатного террориста Каляева. Слишком уж это броско. И с диким зверем можно договориться. Неукротимых не бывает. Кроме нас, большевиков, разумеется.
В два часа – значит в два часа ночи. Или наш казак привык встречаться в обеденное время? Но тогда бы он написал «в 14.00». Да нет, это я усложняю. Конечно же, встреча состоится ночью.
Зеленое пальто Пронину изрядно надоело. Уж и промокало, и высыхало оно, и били его в нем, и едва не подстрелили. Хватит! Для ночных встреч у Пронина было черное ратиновое пальто – солидное, дорогое. К нему можно было пристегнуть каракулевый воротник. Еще – две командирские шинели, старая и новая, обе – без опознавательных знаков. Пронин поймал себя на суеверной мыслишке: в зеленом пальто не повезло – может быть, повезет в шинели? Но почему он выбрал Каляевскую улицу? Неужто действительно задумал покушение? Неужто пристрастился к поверхностной символике: Каляев – и покушение. Кстати, Каляевская расположена не так уж далеко от Стрелецкой. Прокопий возвращается из бегов к обжитым местам?
Вернувшись домой, Пронин задумался: как убить время до половины второго ночи и не превратиться в гадалку на кофейной гуще? Слишком много вариантов, слишком много путаницы. Хорошо хоть Ковров не пристает со своим вздорным беспокойством.
Ровно в половине второго, зябкой ночью, из парадного подъезда вышел человек в отлично пригнанной шинели и, смело ступая по лужам хромовыми сапогами, пошел по направлению к Петровке. По дороге до Садового кольца он никого не встретил. В жилых домах не горели огни. В середине рабочей недели Москва крепко спала до утра. К пяти часам – не раньше – в квартирах начнется движение. На Садовом кольце Пронину встретился милицейский патруль. Патрульный бросил взгляд на человека в шинели, но Пронин не вызвал у него сомнений, и никакой проверки документов хлопцы не учинили. Ну, вот и Каляевская. Можно и не спешить, время есть. Приходить раньше – значит нарушить этикет. Суетливых есаул не уважает. Ну, вот и дом четыре. Осталось две минуты. Как раз чтобы дойти до подъезда.
В условленное время возле дома никого не было. Вероятно, есаул решил обосноваться во дворе. Этого стоило ожидать. На улице даже в два часа ночи можно нарваться на третьего лишнего. К тому же есаул наверняка боялся, что Пронин явится не один. Вероятно, он сейчас проверяет – нет ли поблизости чекистской засады. А может быть, и сам Прокопий действует не в одиночку. Письмо-то к ногам Пронина явно бросил не он: тот человек с Петровки ростом был на целую сажень длиннее Прокопия. Значит, наш есаул действует с ватагой. Засядет снайпер где-нибудь возле чердачного окна, разглядит товарища Пронина темной осенней ноченькой – и все. Скромный некролог в «Правде». А в квартиру на Кузнецком Мосту вселится другой товарищ. Возможно, он даже оставит Агашу, и будет она ему готовить борщи. И будет он к ней не так привередлив, как товарищ Пронин. Он, храни его судьба, окажется покладистым, легким человеком. Не станет выстуживать квартиру сквозняками и скрываться от телефонных звонков. А Пронин – что Пронин? Кто будет его вспоминать, кроме Витьки Железнова да писателя Овалова?
...Пронин шагнул в арку. А двор-то темный. Для снайпера неудобный.
– Здравствуй, Иван. Что ж ты без приглашения в чужие избы-то нос суешь?
Да, это был Прокопий. Через восемнадцать лет Пронин узнал этот хриплый тенор и южнорусский говор.
– Я в гости шел. А чужого мне не нужно, ты меня знаешь.
– Знаю? – Даже в темной подворотне Пронин рассмотрел, как блеснули его черные глаза. – Да ты, как змея, поменял кожу. Я тебе верил. А ты справных казаков в яму заманил.
– Я служил Советской России. А из тех казаков четверо стали командирами Красной армии. А Спирька Кошевой нынче председатель колхоза в Узбекистане.
– Значит, ваши не вешали, не расстреливали?
– Почему? Еще один из той компании вернулся в Новочеркасск и сейчас работает в домуправлении. А остальных расстреляли. А как иначе? Не мы Гражданскую войну-то начинали. Как Зимний взяли – никого не собирались расстреливать.
– Ладно, закроем эту тему. У нас поважнее разговор. Обложили меня ваши. Но не так-то просто есаула Прокопия живьем взять.
– А я всегда говорил, что ты не дурак. И вояка путевый. Тебе бы еще политической сознательности прибавить... Не за свое ж дело жизнь отдаешь.
По первым словам есаула Пронин понял, что этому постаревшему врагу советской власти не хватает решимости, чтобы сразу выстрелить, отомстить, уничтожить. Нет, это не дикий зверь. Это темный, несмышленый человек, потерявшийся в жизни... Бронсону такой мог пригодиться в качестве жертвы. На ценного агента Соколов не тянул.
– Поговорим?
– Поговорим. Чего ж не поговорить, коли я тебя пригласил – зловеще, но наигранно ответил казак.
– Давай прогуляемся. Что нам по закоулкам-то стоять, как дама с кавалером, когда потискаться негде?
– На Лубянку хочешь привести?
– А что нам друг дружку бояться? У меня оружие и у тебя оружие. Думаешь, я не один? Я и про тебя могу думать то же самое. Но даю слово: я один. И никто о нашей встрече не знает. Я вообще человек скрытный.
Казак ухмыльнулся:
– Я помню, как ты гоголем ходил, своим в доску притворялся. А что потом было?
– А знаешь поговорку: кто старое помянет – тому глаз вон.
– Ну так кто старое забудет – тому два вон. Тоже мудрость народная, господин товарищ большевик.
– Это точно. У народа много мудрости, на всех хватит, товарищ Назаров. Или господин Соколов? Давай хоть до вокзала пройдемся. Твои ж места-то. А я слово тебе даю, что без помощников, без охраны к тебе пришел.
– Ну и дурак. Убью я тебя, и все дела. Одним большевичком меньше станет. Ты ж чекист. Ты ж вокруг меня на ипподроме крутился, по мою душу пришел...