Анна щелкнула выключателем. Захваченная врасплох ярким светом, Мафалда застыла между дверью и окном, заморгала, ошарашенная. Отступила, но, кажется, она лишь симулировала растерянность.
— Что вы тут делаете? — спросила хозяйка.
— Это же моя комната!
— Зачем вы вернулись сюда?
— Дона Мафалда, вы знаете, кто я?
Женщина вышла на середину комнаты, под тонкой хлопчатобумажной рубашкой тряслись обвисшие груди и бедра.
— Будь у молодых девиц хоть капля порядочности, они бы не лезли в чужие семьи!
— Меня зовут Анна Эшворт. Я приехала из Англии, не из Америки. Я не Джуди Лаверн.
Это имя заставило Мафалду вздрогнуть, руки взметнулись к ушам, но поздно: она уже все услышала. Опрометью метнулась к двери, едва разминулась с Анной и понеслась по коридору как огромный мотылек, готовый размозжить свое тело о любой источник света.
Убедившись, что коридор пуст, Анна вернулась в комнату над кабинетом. Заседание внизу продолжалось. Уилшир и Лазард, очевидно, теперь остались наедине.
— Откуда вы узнали о поступлениях в банк Осеану-и-Роша?
— А что? Вы не знали?
— Разумеется, знал! — Но Лазард блефовал.
— Вероятно, из того же источника, что и вы, — усмехнулся Уилшир. — Вопрос в другом: вам известно, что они собираются покупать за алмазы в Нью-Йорке?
— Доллары! — с готовностью ответил Лазард.
— А на доллары? — гнул свое Уилшир.
— Запоздалые угрызения совести, а, Пэдди?
— Мне известно, что вам по вкусу это «Пэдди», но лично я предпочитаю, чтобы меня звали «Патрик», если вас это не затруднит, Бичем!
— Без проблем, Патрик.
— С чего бы мне терзаться угрызениями совести? — Слышно было, как чиркнула спичка. — Терзаться любопытством — это да. Почему такая срочность, такие нервы по поводу этой конкретной сделки? Да и требования необычные к размеру и качеству товара. По рыночным ценам тут будет на миллион долларов.
— Одно могу сказать: понятия не имею, — открестился Лазард.
— Вы не имеете понятия?
— Как слышали.
— Значит, никто ничего не знает, — задумчиво произнес Уилшир. — Даже ваши приятели в американской разведке.
— Возможно… вы не подумали, Патрик? Возможно, об этом нам и не следует знать.
— Век невинности давно миновал, Бичем.
Анна спустилась в темный зал на первом этаже и по неосвещенному коридору вышла на заднюю террасу, где под желтым светом, струившимся от садовых фонарей, бурлила светская вечеринка. Издали Анне помахал рукой Кардью. Она протиснулась между затянутыми во фраки джентльменами, подхватила с проплывавшего мимо нее подноса бокал шампанского и почувствовала, как кто-то подхватил ее под локоток. Обернулась и уткнулась в белую манишку и свободно висящий фрак Хэла Каплза.
— Вы познакомились с моей женой на берегу. — На этот раз он обращался к ней приветливее.
— Мы с вами познакомились еще до того, мистер Каплз.
— Хэл, — поправил он, явно заинтригованный. — Зовите меня Хэл.
— Ваша жена тоже здесь?
— Там где-то, — небрежно отмахнулся он и вытащил пачку «Лаки Страйк».
Они дружно закурили, отпили по глотку шампанского, внимательно присматриваясь друг к другу.
— Мэри говорит, вы работаете в «Шелл»?
— Верно… А чем вы занимаетесь, она не сказала, разве что пытаетесь завязать дружбу с Бичемом Лазардом.
— Я работаю на компанию «Озалид». Продаем копировальные аппараты, ну, вы знаете, чтобы снимать копии с чертежей, архитекторам это нужно. В Лиссабоне строительный бум, так что мы решили, самое время занять тут рынок и-и-и подождать, пока в Европе закончится война, а мы тут как тут… Кучу денег заработаем.
— Занятно.
— Врать не буду, работенка не слишком увлекательная. Но заработок есть, а уж когда Айк войдет в Берлин… золотая жила. Представить себе только, в каком состоянии будет город!.. — Он покачал головой, ослепленный открывающимися перед ним перспективами.
— А вы знаете, что я англичанка?
— Правда? — переспросил он. Не то чтобы очень удивился, но угадал, что надо изобразить удивление.
— Мы, англичане, странные люди. Сотни лет ухлопали на то, чтобы построить империю, и денег при этом заработали немало, и все же — вот в чем странность — разговаривать о деньгах у нас не принято. Чудно, право… У нас это считается невоспитанностью.
— Вы уж извините меня, Анна.
— Не стоит извиняться. Просто мне стало интересно, когда я заметила разницу между американцами и англичанами. Вы говорите о деньгах, мы — нет. Наверное, потому что… моя мать сказала бы, что в таком разговоре человек «выставляется», привлекает к себе внимание, а в Англии это чуть ли не уголовное преступление.
— Да неужто?
Тут Анна припомнила еще одно правило, усвоенное во время подготовки: не пытайтесь иронизировать в разговоре с американцами.
— Из-за этого мы и смертную казнь никак не отменим.
— Передайте от меня своей матушке, — заговорщически прошептал Хэл, прикрывая рот краем бокала, — что деньги — главное в жизни, а коли про них молчишь, так их и не сделаешь. А влюбляться у вас, зануд, не запрещено?
Удар под дых: Анне представилось, как ее мама объясняется в любви с Роулинсоном, как помогает ему отстегнуть деревянную ногу. О некоторых вещах не то что говорить — думать не следует.
— Не знаю, — пробормотала она, и весь задор из нее вышел.
— Зубы сжать! — напомнил ей Хэл известную английскую присказку и продемонстрировал, как это делается.
— Не стоит корчить такую рожу.
В глазах у Хэла мелькнул огонек — то ли интерес, то ли уважение. Анна окинула взглядом толпу и внезапно почувствовала себя свободной. Ее никто не знает, ей никто не знаком. Здесь она может быть кем пожелает… лишь бы не забывать, что она — Анна Эшворт.
— В рулетку играете? — перешел к делу Хэл.
— Мы с вами уже играли.
— Когда это?
— Вчера вечером. Вы зажали меня под мышкой, а по другую сторону — ту petite grive.
— Что еще за «птит»?
— Вашу маленькую птичку, — пояснила Анна. — Не советую вам играть в рулетку, Хэл. Слишком велики шансы в пользу банкомета.
— Так и думал, что вы не играете. По лицу видно.
— Наконец-то вы познакомились, — приветствовала их подоспевшая Мэри.
— Ага, — пробормотал Хэл и слегка отступил, чтобы посмотреть, как дальше будут развиваться события.
— Я пыталась убедить Хэла не играть на рулетке, — похвасталась Анна. — Показать, что шансы не в его пользу.