Воскресенье, 16 июля, дом Уилшира, Эштурил
Анна рассчитывала встретить за ужином кого-нибудь из англичан. Хотя бы супругов Кардью. Она видела Кардью в начале вечера, и тот помахал ей издали рукой, но пересеклась она с ним под самый конец и всего лишь на минутку: успела только сообщить, какое место выбрала в качестве тайника для писем, и супруги отбыли на ужин с испанской торговой делегацией. За столом рядом с Анной оказались две супружеские пары португальцев, по одной паре аргентинцев и испанцев, Волтерс из немецкого посольства, Бичем Лазард и единственная незамужняя женщина, кроме самой Анны, — итальянская графиня, немолодая, со следами былой красоты.
Анну усадили поблизости от окна, между аргентинцем и Бичемом Лазардом. Напротив сидела маленькая португалка, вся голова в мелких кудряшках и платье чересчур элегантное, не по чину. Уилшир занял один конец стола, кресло его жены в другом торце пустовало, и никто не осведомлялся о ней.
В глубоких серебряных чашах подавали густой желтоватый суп-пюре. Вкус какой-то металлический, возможно от оловянного черпака. Во время первой перемены левое бедро Лазарда упорно вжималось в правое бедро Анны, а сам он тем временем вел разговор с соседкой по правую руку, обращаясь к ней на своем зазубренном, ржавом португальском. Соседка отвечала на безукоризненном английском, но Лазарда это не останавливало.
Прибыло второе блюдо — рыба, что послужило для всех мужчин за столом сигналом сменить собеседницу. Лазард повернулся к Анне, окинул ее недоверчивым взглядом, словно затейливый десерт, — с какого кусочка начать.
— Сегодня я познакомилась в Хэлом и Мэри Каплз, — первой заговорила она, чтобы сбить его с толку. — С вашими соотечественниками-американцами.
— Да-да, Хэл, — отозвался он, словно речь шла о дальнем родственнике, а не о человеке, чью жену он только что отделал в кустах. — Бьюсь об заклад, Хэл вам все уши прожужжал своим бизнесом. Он только о делах и умеет разговаривать.
— Еще о рулетке… и о певчих птицах. Его увлечение.
— В жизни бы не поверил! — фыркнул Лазард. — А чем увлекаетесь вы, Анна? Надеюсь, не машинописью и стенографией?
Анна принялась разделывать рыбу, подражая умелым движениям Лазарда: прорезала вдоль позвоночника и отделила съедобную часть. Как удачно, что можно заняться едой и выиграть время. Чем же она увлекается теперь, когда стала Анной Эшворт? Математика ушла в прошлое.
— Наверное, я по старинке люблю повеселиться, только случая у меня пока не было. В Англии сейчас не очень-то весело.
— Придется мне поводить вас… показать злачные местечки Лиссабона.
— Тут есть злачные местечки?
— Еще бы, можно пообедать в «Негрешку», сходить в танцбар «Майами», заглянуть в клуб «Олимпия». Отличные заведения.
Приподняв повыше рыбий хребет с повисшей на нем головой, Лазард хищно выбирал кусочки белой плоти.
— Вчера в Лиссабоне были волнения. Я только прилетела. Мне говорили, народ возмущается из-за плохой еды. В шорисуш добавляют опилки.
— Коммунисты, — произнес Лазард, будто поставил смертоносный диагноз. — Коммунисты! В городе много всяких партий и кружков, но, грубо говоря, все делятся надвое: «имущие» и «неимущие». Вы принадлежите к «имущим», Анна, так что вам придется привыкать к «неимущим» или не высовывать носу из Эштурила, здесь все свой брат, «имущие».
Он сложил нож и вилку поверх обглоданного рыбьего скелета и одним глотком осушил бокал; вышколенный лакей тут же долил вина. Тарелки убрали, и графиня воспользовалась краткой паузой перед жарким, чтобы подать — на весь стол, от одного конца до другого — первую за общим ужином реплику:
— А теперь, герр Волтерс, когда Шербур пал и союзники идут на Париж, что собирается делать ваш герр Шикльгрубер?
— Опять она, — проворчал Лазард в салфетку.
Волтерс мужественно принял вызов. Приподнял бокал за ножку, слегка покачал, словно движение вина могло подсказать ответ, задумчиво погладил бородку.
— Фюрер, мадам, сохраняет спокойствие, — ответил он, любезностью парируя грубость аристократки. — А что касается Парижа, по карте, может, он и близок, но, смею вас заверить, союзники столкнутся с весьма серьезным сопротивлением.
— А как насчет русских? — не сдавалась графиня.
Волтерс вцепился в край стола, толстая задница заерзала по гобеленовой обивке кресла. Все взгляды были устремлены на генерала: авось перепадет кроха секретной информации. Лишь постукивание ложек — прислуга накладывала в тарелки овощи и рис — нарушало тишину. На миг показалось: сейчас генерал вскочит, опрокинет стол, придавив им зловредную сплетницу. Но Волтерс молча обвел глазами всех, кто сидел за столом, кроме молодой англичанки и этой графини в обносках, словно упрекая каждого: они разбогатели, продавая все подряд тогда еще победоносному рейху.
— Да, верно. У русских сейчас дела идут хорошо, — размеренно заговорил он. — Однако даже и не думайте, чтобы хоть малая часть гер… французской земли досталась врагу без борьбы — без такого ожесточенного сражения, какого еще мир не видел. Мы не уступим.
Хладнокровная уверенность генерала слегка напугала всех присутствующих, за исключением Уилшира. Того скорее позабавила демонстрация фанатизма — с обеих сторон.
— Вы не думаете, что они предпочтут избавиться от него… — продолжала графиня.
— Они! — переспросил Волтерс.
— Немцы, которые любят свою страну, которые позаботятся о том, чтобы Германия существовала и впредь, когда все это кончится.
— Германия будет существовать всегда, — почти прошептал Волтерс. Ни один разговор никогда еще не заводил его в такую бесплодную, ледяную пустыню.
— Я смотрю, у вас еще верят в чудеса.
— Чудеса не исключены, мадам, — буркнул Волтерс, но, сообразив, что эти слова могут показаться смешными, добавил: — Разве вы не слыхали, как мы бомбим Лондон беспилотными ракетами?
Все взгляды обратились к Анне. Все уже знали, что она — англичанка, только что из Лондона.
— Это, — негнущимся пальцем ткнул в потолок генерал, — это лишь начало.
Вилки замерли, так и не коснувшись тарелок.
— Сколько уже лет немецкие газеты пророчат чудо-оружие, — небрежно бросил Лазард. — Так оно готово, наконец?
Волтерс, не отвечая, воткнул вилку и нож в мясо и принялся пожирать его, точно завоеванную Европу.
После ужина женщины перешли в гостиную, выпить кофе и выкурить по сигарете, а мужчинам в соседней со столовой комнате подали сигары и портвейн. Обходя обеденный стол, Волтерс нагнал Уилшира.
— Кто она? — громко спросил генерал.
— Графиня делла Треката, — с улыбкой ответил хозяин.
— Жидовка?
Немолодая итальянка, выходя в коридор, вцепилась в руку Анны, ее пальцы судорожно впились в кожу девушки чуть повыше локтя.