— Трудно даже представить, как бы мы с вами выглядели.
— Скромничаете, Альфред Августович, скромничаете, — упрекнул Вагнера Ожогин. — Вы самый богатый человек в городе и вдруг задаетесь таким вопросом: что бы мы делали?
— Я-то богатый? — улыбнулся старик.
— Вы, вы... — подтвердил Ожогин.
Вагнер не понимал, что имеет в виду Никита Родионович.
— Мои богатства — дом, сад, обстановка — сейчас не в моде, и никому, кроме племянника, не нужны, — сказал старик.
— А разве на то, что оставил вам на хранение племянник, нельзя было прожить?
— Что вы, что вы, — замахал обеими руками Вагнер, — это не мне принадлежит...
Обед затянулся допоздна. Как только стемнело, Ожогин и Грязнов встали из-за стола и начали одеваться. Им предстояла прогулка к Юргенсу.
Впервые за все время друзья заметили в особняке Юргенса оживление. В одной из комнат кто-то играл на пианино, из спальни доносился шум голосов.
В зал вошли одновременно из передней Ожогин и Грязнов и из спальни — Юргенс с крупной, уже в летах рыжей немкой и молодым оберлейтенантом в форме летчика.
— Мои друзья, — представил Юргенс Ожогина и Грязнова, — моя супруга... мой сын...
— Прошу за стол, — объявила сразу же жена Юргенса и предложила следовать за ней в столовую.
Молодой Юргенс оказался неразговорчивым, угрюмым, но очень жадным до еды и напитков. Внешне он больше походил на мать и, несмотря на то, что ему было всего двадцать пять лет, имел совершенно лысую голову. Он почти не принимал участия в разговоре и только изредка, когда к нему обращались, отвечал короткими фразами или кивком головы.
Зато жена Юргенса отличалась разговорчивостью, однако, она никогда не кончала того, о чем начинала рассказывать.
Она, например, заговорила о трагической судьбе мужа ее родной сестры — Ашингера, но если бы друзья сами не слышали об этой истории, то так и не узнали бы, что же, в конце концов, произошло со злосчастным подполковником.
Госпожа Юргенс несколько раз в продолжении обеда спрашивала, обращаясь поочередно к Ожогину и Грязнову:
— Вы не слышали о моем папа? А вы? — удивлялась она. Но кто ее «папа» и почему друзья должны были знать его, так и не сказала.
Юргенс, видимо, дорожил мнением жены и всячески оберегал ее покой. Когда он заговорил с друзьями по-русски, жена его сделала умоляющее лицо и, закрыв уши пальцами, произнесла:
— Карл, ради бога... я не могу переносить этот язык...
Юргенс больше не пытался заговаривать по-русски.
К высказываниям же сына, редким и неумным, отец относился больше чем пренебрежительно. Молодой человек брался рассуждать о вещах, о которых он, очевидно, не имел ни малейшего представления, но выводы делал смелые и говорил авторитетным тоном.
— Берлина русским не видать, до этого дело не дойдет, — сказал молодой Юргенс, запихивая в рот паштет.
Отец бросил на него неодобрительный взгляд, как бы говорящий: «этакий болван, а берется рассуждать», и болезненно поморщился.
Такая же гримаса появилась на лице отца, когда оберлейтенант пытался обосновать позиции Чан Кай-ши и генерала де-Голля.
После сытного обеда друзья получили возможность прослушать несколько музыкальных пьес в исполнении госпожи Юргенс.
Она играла так долго и так энергично, что у Никиты Родионовича разболелась голова.
Выручил всех молодой Юргенс. Усевшись в угол дивана, он вскоре уснул и стал выводить носом громкие рулады.
— И всегда так, — пожаловалась жена Юргенса, — стоит мне начать играть, как он засыпает.
— Значит, музыка действует успокаивающе на его нервы, — заметил Юргенс и, подойдя к жене, поцеловал ее в лоб. — Отдыхай и ты, а мы поговорим о делах. — И он пригласил друзей в кабинет.
Первым долгом Юргенс поинтересовался, довольны ли Ожогин и Грязнов полученными продуктами и в чем они ощущают нужду.
Друзья никаких претензий не имели.
— Отлично, — констатировал Юргенс, — будем считать, что этот вопрос улажен, и обсудим остальные. Вы рацию сдали?
Ожогин ответил, что сдадут завтра. Юргенс подчеркнул, что это сделать надо обязательно. По его мнению, друзья достаточно закрепили полученные знания практической работой и перерыв на несколько месяцев не сыграет никакой роли.
— Шифру вас обучит тот, кто будет перебрасывать, — сказал Юргенс.
— А не вы? — поинтересовался Никита Родионович.
— Нет... — Юргенс нахмурил лоб. — Но может случиться так, что шифр вам вручат, когда вы будете у себя на родине.
По прибытии в свои края, они получат возможность отдохнуть как следует, до той поры, пока не явится уполномоченный и не назовет пароля... Кто он будет — неважно. Юргенс глубоко уверен, что они не подведут его и останутся верны общему делу. Если каждый из них троих покажет себя на работе — все устроится лучше, чем они предполагают, но обязанность Юргенса предупредить друзей: немцы не потерпят предательства. Обмануть их невозможно.
— По-моему, на эту тему, господин Юргенс, нет надобности распространяться, — прервал Никита Родионович шефа.
Юргенс улыбнулся.
— Я бы и сам хотел, чтобы было так, — сказал он.
В конце беседы Юргенс выдал друзьям деньги, также из расчета на пять месяцев, и предупредил, что теперь, по ходу событий, придется встречаться редко.
— Я вас ожидаю ровно через десять дней, в такое же примерно время, — объявил Юргенс при расставании.
Наступил март. По утрам стлалась мгла, она подкрадывалась к городу с луговой северной стороны и уползала к лесу. К полудню обычно прояснялось и в разрывах туч мелькало уже по-весеннему чистое, веселое небо. Грачи с деловитым видом хозяйничали в мусорных кучах, в еще оголенных парках и садах. Беспокойные воробьи большими ватагами копошились на дорогах.
— Природа оживает, а Германия доживает последние дни, — говорил Гуго, возвращаясь из города. Он всегда приносил с собою новости. Сегодня в его руках была газета. — Послушайте, что пишут: «Общее военное положение резко изменилось в неблагоприятную для нас сторону в результате успешного советского наступления из предмостного укрепления Баранув...» Геббельс обещает в случае катастрофы пустить себе пулю в лоб...
— Только себе? — спросил Альфред Августович.
— Да нет, он, кажется, имеет в виду и своих друзей.
— Вот это было бы замечательно. Я непрочь побывать на их похоронах, — рассмеялся Вагнер.
— Ты стал очень кровожаден, — сказал Гуго. — А вот, кстати, тут есть что-то и насчет похорон: «Сегодня в шестнадцать часов состоятся похороны преждевременно скончавшегося в своем особняке чиновника разведывательной службы господина Карла Юргенса»...