— На чурочный завод, — не поднимая головы, ответил Гунке, — дорога хорошая, погода чудесная... — Последние слова прозвучали сухо, насмешливо.
— Я бы попросила освободить меня сегодня, — снова заговорила тихо Трясучкина, стараясь придать своему голосу болезненный тон. Гунке резко оборвал ее:
— Не могу. У меня сейчас нет другого переводчика.
Варвара Карповна хотела возразить, но Гунке поднялся и резко отодвинул стул.
— Не заставляйте меня, повторять...
Трясучкина вышла.
Ей хотелось повидать Никиту Родионовича и посоветоваться с ним. Может быть, он сумеет успокоить ее, К тому же, она должна сообщать ему все о Гунке.
Никита Родионович выслушал Варвару Карповну и, почти не задумываясь, порекомендовал уклониться от поездки. Он ей не сказал, почему, но у него были свои соображения. Во-первых, Гунке вынесен смертный приговор и за ним следят, во-вторых, он, Ожогин, немедленно сообщит Изволину о выезде начальника гестапо на чурочный завод. Значит, по всей вероятности, поездку Гунке патриоты используют в своих целях.
— Лучше не ехать, — сказал Ожогин, провожая Варвару Карповну до дома, — время, сами знаете, тревожное, а за городом — небезопасно.
— Я постараюсь не ехать, — произнесла Трясучкина на прощанье, — мне самой очень не хочется...
Машина подошла к подъезду гестапо. Три автоматчика и лейтенант Штерн уселись сзади. Центральные места были предназначены для Гунке и Трясучкиной.
Когда начальник гестапо вышел из дверей, шофер включил мотор. Машина тихо заурчала. Гунке оглянулся, ожидая Варвару Карповну. Она не появлялась.
— Штерн! Вызовите ее! — распорядился Гунке.
Лейтенант, выскочив из машины, бросился в помещение.
Его торопливые шаги звонко раздавались в коридоре. Гунке спустился со ступенек и сел рядом с шофером. Прошло несколько минут. Мотор попрежнему урчал. Трясучкиной все не было.
Наконец, на крыльцо вышел Штерн в сопровождении Варвары Карповны. Она нерешительно остановилась у дверей, но лейтенант взял ее за локоть и помог сойти вниз к машине. Гунке предупредительно открыл дверцу.
«Я не могу», — хотела сказать Трясучкина, но поняла, что другого выхода нет. Поездка неизбежна, а если она будет упорствовать, то отказ может навлечь на нее подозрения.
Хлопнула дверца, мотор зарычал. Шофер дал короткий приглушенный сигнал и включил скорость...
А в это же время Сивко, Хапов и Повелко отъехали от лесной дороги. Уже в пути Сивко спросил у Дмитрия:
— Как, не подведут?
Повелко спокойно ответил:
— Верное дело, эти мины работают безотказно...
Сивко потянул вожжи на себя. Лошадь встала. Двуколка грузно осела на рессоры.
— Идите понаблюдайте, а я вас тут обожду, — сказал Сивко и первый спрыгнул на землю.
Повелко и Хапов уже другим путем направились к заминированному месту.
От взрыва четырех мин штабная машина поднялась в воздух и, перевернувшись, упала в нескольких метрах от дороги. В живых остались Гунке и Варвара Карповна. Первое, что услышал очнувшийся Гунке, — это стон. Стонала Трясучкина. Она была тяжело ранена и лежала, придавленная мотором. Глаза ее, непомерно большие, смотрели не моргая. Гунке почувствовал запах горящего человеческого мяса. Варвара Карповна стонала все громче, стон переходил в крик.
— Тише вы, — прошипел Гунке, боясь, что крик привлечет кого-нибудь из леса. Он не сомневался, что на место взрыва придут партизаны. Подняв голову, Гунке осмотрелся — вокруг никого, рядом — лес. Не обращая внимания на боль, он уперся обожженными руками в корпус машины и встал на колени. Трясучкина снова застонала.
— Сволочь! — проговорил Гунке. Он наклонился к Варваре Карповне и закрыл ей рот рукой. Но она продолжала кричать — невыносимая боль привела женщину почти в невменяемое состояние.
Гунке вынул из кобуры парабеллум и стал с остервенением бить рукоятью Трясучкину по голове.
Пройдя несколько шагов по дороге, Гунке круто повернул к лесу. Внезапно он остановился: впереди послышались подозрительные звуки. Гестаповец сделал несколько неуклюжих прыжков в сторону, углубился в чащу. Он бежал, не обращая внимания на ветки, хлеставшие в кровь лицо и руки, спотыкался, падал, вновь подымался и бежал, бежал. Ему все время казалось, что звуки усиливаются, приближаются. Тогда он останавливался, резко оборачивался, выставляя вперед пистолет. В глазах горели злые огоньки, руки дрожали. Но вблизи никого не было. Кругом стоял до тягости молчаливый и спокойный лес. И вот опять в тишину врезались отчетливо те самые звуки, так похожие на шаги человека. Гунке метался по чаще, как зверь.
Когда на лес начала опускаться темнота, он понял, что заблудился. От сознания этого его тело забилось мелкой дрожью. Во рту пересохло — мучила жажда, правое колено ныло тупой болью
Пересекая небольшую поляну, Гунке вскрикнул и упал ниц. Прохлопав крыльями, пролетела птица.
— Пить... пить... — прошептал он и, поднявшись, побежал дальше. Уже в полной темноте он выбрался к болоту. Тянуло влагой и плесенью. Это была бескрайняя трясина. Гунке остановился, тяжело переводя дух, и облизал запекшиеся губы. Он почуял близость воды. Сдерживая хриплое дыхание, он осмотрелся и, осторожно прощупывая ногами почву, стал передвигаться с кочки на кочку — Пить... пить...
Пройдя с десяток шагов, Гунке присел на корточки и начал искать руками воду, но ощутил лишь густую жижу Значит, вода дальше.
Он вновь начал передвигаться вперед по кочкам. В небе играли сполохи. Впереди жалобно застонала выпь. Кочки попадались все реже и, чтобы попасть с одной на другую, надо было не шагать, а прыгать.
И вдруг Гунке явственно услышал человеческий голос:
— Стой! Куда тебя чорт несет? Все равно не уйдешь.
Гунке прыгнул, не попал на кочку и оказался по грудь в воде. Но это его не испугало. В ту минуту он думал об одном — утолить жажду. Под ним, вокруг него вода, много воды. Он жадными глотками стал пить. Пил, не отрываясь, долго и опомнился, когда вода достигла груди. Он попытался выплыть на поверхность, но безуспешно. Тело погружалось все глубже и глубже. Свободными остались только руки и голова. Гунке закричал диким голосом, а жижа уже лезла в глаза, в рот, в уши... Мрачное зыбучее болото, как бы нехотя, чвакнуло несколько раз сряду и всосало в себя немца.
В лесу снова стало тихо.
— Ну, уж оттуда никто не выбирался ни живым, ни мертвым, — произнес Хапов, стоя у края болота. — А бегает, ровно заяц. — Он снял шапку и вытер пот.
— Так оно и лучше, — сказал Повелко, — о такую пакость не стоит и рук марать.
После трехдневного перерыва возобновились занятия у Кибица. Зорг совсем не появлялся. Он выехал по делу на сутки, но так и не вернулся. Клара нервничала. Сегодня она зашла за Ожогиным и Грязновым и перед занятием пригласила их погулять.