Инспектор Робинс среагировал не только быстро, но и с удовольствием:
— Поправка принимается. Он не говорил на кантонском или хоккьенском. Или на английском. А это не одно и то же. И вы правы, на самом деле мы, возможно, знаем про него еще меньше, чем думали. То есть — совсем ничего. Но что я могу сделать, дорогая госпожа де Соза, если мне не положено ничего знать про всю эту историю, а просто следует искать вашего китайца вслепую и не покладая рук? Я и без того подозревал, что он мог быть не так прост, как казался. Иначе не исчез бы так успешно.
Тут я обратила внимание, что жизнь инспектора сегодня явно была непростой. Начать с того, что я не нашла его в собственном кабинете в штаб-квартире полиции на Блафф-роуд, пришлось ехать, по совету дежурного, в участок на Султан-стрит. А здесь, на Султане, что-то происходило. Люди в униформе и без, с серьезными лицами, несколько ускоренной походкой проходили туда и сюда по коридору, под портретами короля Джорджа и сэра Сесила, оба — в орденах, с наглухо застегнутыми воротниками мундиров.
Я посмотрела на удлиненное лицо сэра Сесила на новеньком портрете (король немного выцвел), его нос хищной птицы, и в очередной раз изумилась: неужели я говорила с ним самим, смотрела в эти сияющие умом глаза?
— Кто реально ищет китайца, кто ходит по улицам и задает вопросы? Спецотдел координирует операцию, но констебли ведь…
— До сегодняшнего дня я бы сказал — уже никто не ищет. Но мы тут кое-что придумали… Да, вы правы, непосредственно искали его наши констебли-китайцы. Их немного, в основном в этом городе по улицам ходят малайские констебли. Но китайцев у нас достаточно, чтобы все китайские ассоциации, клубы, магазины, рестораны и так далее знали, что не надо укрывать некоего шанхайца, который…
— Не говорит на местных диалектах или на английском, верно?
— Неверно. Ищут китайца без регистрации, этого достаточно. Просто проводят обычную облаву, метут всех. Мы в процессе отловили целых одиннадцать таких вот незарегистрированных личностей. Законопослушные граждане ФМС со вздохом сдали их в наши руки. Вот, посмотрите — из нашего отчета: суд магистрата во главе с господином де Моубреем рассмотрел арест двух китайцев, И Тека и Чэнь Фа, которые бродили по Куала-Лумпуру без явных средств к существованию. Были арестованы по подозрению — переводя на человеческий язык, просто так. Не дали сведений о себе, подозреваются же в нескольких ограблениях. Арест, заметьте, магистрат признал законным… Вашего беглеца мы все равно не нашли, но в процессе родилась одна хорошая мысль. Очевидная, я бы сказал, мысль.
— Дайте я угадаю. У католиков вы были. Так, церковь Англии, другие христиане — тоже. Клановые ассоциации, бизнес, пуллеры рикш, плантации, шахты, отели и ночлежки — все это тоже учтено. Но вы говорите — очевидная мысль. Легальная регистрация… подозреваются в ограблениях… а, есть же еще и другой мир. Нелегальный.
— Ну, знаете ли. Если вас завтра сделают начальником нашего детективного департамента, и даже если вы пересадите нас всех на эти пугающие черные мотоциклы, я буду первым, кто согласится. Исключительно из уважения. Именно подпольный мир нам только и остался. Если и там ничего не всплывет — я твердо скажу, что он уехал отсюда на поезде, закопавшись в уголь, иначе где же он. Кстати, не вижу, откуда ваша уверенность, что он еще в городе, а не где-то там…
— Через день-два это может стать яснее. Есть один способ… А пока что, значит — подпольный мир.
— Да, и сначала — мальки, а на них ловим другую рыбу.
Инспектор Робинс выудил из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, сложенную в трубочку «Малай мейл».
— Вот вам результат первого этапа нашей работы. Читаю: «Два кунфуиста, Чун Лай и Мак Ва, подошли к уличному лотку Тан Чоу, спросили лапши и прочего, всего на 50 центов, после чего потребовали 5 долларов с хозяина. Тот отказался платить, тогда подошли еще 5 человек, которые нанесли лотку ущерб всего на 20 долларов». За это оба громилы получили по одной неделе тюрьмы. При повторном задержании им бы причитался один месяц.
— И что дальше?
— Это были мальки. А дальше мы захватим большую рыбу — самого Вонга, к чему сейчас и готовимся, расставляем сети. Если вы заметили — в этом участке сегодня оживленно. Отрабатывали последние детали захвата. Завтра все должно сработать.
— Вонг? А, это чудище в лимонном костюме? Который дружит с моей прекрасной соотечественницей, убившей ювелира…
— Марианной ди Карвалью, именно так. Человек, за которым, возможно, убийство европейца, должен хоть немножко волноваться. Должен бояться, что его громилы могут нечаянно дать на него показания — насчет того, что это он у них главный по сбору дани. Тем более что это правда. И у нас тогда появится шанс упрятать его за стены тюрьмы в Пуду, ну хоть на несколько месяцев. А там могут вскрыться другие его дела, включая то самое, с ювелиром. Авось он всего этого не захочет и, в виде выкупа, поищет нашего с вами китайца уже сам, в тех местах, куда констеблям нет доступа. Незамысловатая операция, но вроде убедительная. А что еще делать?
Тут инспектор Робинс, складывая газету, бросил взгляд на свой пиджак и засмущался.
— Извините, госпожа де Соза, я увлекся разговором…
— Инспектор, вид мужчины в подтяжках не вызывает у меня ничего, кроме уважения к напряженному моменту, в который я его застала.
— Прекрасно, но все равно — когда в участок заходит дама, распространяя этот почти незаметный аромат каких-то экзотических духов…
Здесь смущение охватило уже меня. Потому что я хорошо знаю, когда именно дама распространяет этот аромат, мою новую находку Soir de Paris от Алена Буржуа, или что угодно еще. Если такой аромат замечают — значит, дама испытывает некое волнение, от которого по-настоящему хорошие духи вдруг как бы просыпаются.
Пора сказать кое-что себе самой честно.
Быть женщиной ужасно. Ужасно, грубо, стыдно, грязно. Мужчины этого никогда не смогут понять. Влюбленность — да, это тоже страшно, но и весело. А еще бывает, что мучительно тянет низ живота, приходится менять панталоны по нескольку раз в день, и уже не надо никакой любви, нужен просто мужчина. Любой. Даже такой, после которого будет очень стыдно, с ним захочется расстаться как можно быстрее, и навсегда.
И Робинс, далеко не мальчик, отлично это чувствует. Мы смотрим друг на друга, и оба видим, что каждый знает, что происходит.
Он не так уж плох — не молод, а поэтому очень деликатен. Это надо уметь — не сказав ни одного неверного слова, не сделав ни одного пошлого намека, ясно показать, что здесь я могу найти полное понимание, вплоть до понимания более чем физического. Редкий и не самый неприятный случай — инспектор соблазняет меня лишь глазами, попросту безупречно. Темными умными глазами на лице итальянского тенора, хотя крепкая узкая челюсть к Италии имеет мало отношения. Зато тут налицо случай итальянской фигуры — объемной, мягко говоря.
И всего-то требуется протянуть руку — или качнуть бедрами — а дальше он сам знает, в каком отеле его немедленно пустят в комнаты наверху без всякой платы.