– Танцы продолжались около часа, когда жуткий крик пронзил атмосферу этой сладостной ночи и положил конец празднеству: одна влюбленная парочка, искавшая уединения возле фонтана посреди круглой площадки, окруженной густыми зарослями тиса, внезапно обнаружила невесту, лежавшую в луже крови. Ей перерезали горло, и, разумеется, на ней не было уже ни креста, ни сережек, которыми некогда владела Strega [5] . Лишь обручальное кольцо с рубином осталось на пальце...
– Какой ужас! – выдохнул Морозини вместе с сигаретным дымом. – Убийцу нашли?
– Да и нет. В этом преступлении обвинили Павиньяно.
– Но это же бессмысленно! Человек обожает свою невесту, устраивает в ее честь одно из таких празднеств, которые можно увидеть лишь раз в жизни, дарит ей королевские драгоценности и, находясь на вершине счастья, убивает, чтобы забрать то, что сам вручил? Быть может, несчастный помешался?
– Никто не смог бы сказать, поскольку обнаружить его не удалось. Он исчез; не оставив никаких следов, словно был вознесен на небо или же поглощен бездной. Больше его никто никогда не видел.
– Но ведь было же расследование, суд, наконец?
– Расследование тайное, суд без обвиняемого. Никто из тех, кто присутствовал на празднестве, не желал быть замешанным в это чудовищное дело. Кроме того, у девушки не оказалось родных, а Павиньяно не оставил наследника, так что некому было тормошить полицию с целью завладеть имуществом... на которое государство наложило секвестр. Да и потом, вы же знаете, какой силой обладает мафия на Сицилии. Газетам заткнули рот и передали дело в архив, после того как Павиньяно был заочно приговорен к смерти!
– И вы промолчали, подобно всем остальным? Это не похоже на вас!
– Не совсем так, поскольку я изобразил на картине пропавшие драгоценности. Вследствие чего стал получать письма с угрозами, как, наверное, и другие участники бала. И все-таки мне удалось увидеть еще раз гарнитур Бьянки Капелло, – добавил художник, не отрывая взгляда от собеседника, чтобы оценить его реакцию.
Она оказалась именно такой, как он ожидал. Прикрыв глаза и с наслаждением потягивая арманьяк, Морозини едва не поперхнулся коньяком, закашлялся, побагровел, поспешно схватил стакан с водой, которая постепенно вернула ему нормальный цвет лица. Болдини не удержался от смеха:
– Простите! Я не ожидал такого эффекта.
– Уж если говорить об эффектах, вы умеете их преподносить! Великое искусство! Где же вы снова увидели драгоценности?
– В Лондоне, в конце двадцать первого года. Не знаю, известно ли вам это, но я скрывался там в самом начале войны, пока не выбрал в качестве окончательного убежища Ниццу. В Англии у меня осталось несколько друзей, и в День святого Сильвестра один из них предложил мне пойти в «Ковент-Гарден», где Тереза Солари должна была петь Тоску. Признаюсь вам, я был в восторге: я всегда обожал Солари и особенно в этой, просто созданной для нее, роли. Но в тот вечер она превзошла саму себя полнотой и силой чувств, не доступной прежде даже ей...
– Подождите! Ведь именно тогда она и разбилась?
– Не разбилась, а была убита. Некая преступная рука открыла люк под матами, на которые она приземлялась, после того как в соответствии с ролью кончала с собой, бросившись с крепостной стены замка Святого Ангела. В нужный момент маты убрали, и несчастная провалилась в подвал театра.
– Да, это так. Пресса писала, что убийца хотел завладеть ее драгоценностями. Как все великие певицы, она надела одно из собственных украшений...
– Да, но нигде не было сказано, что речь идет о гарнитуре Бьянки Капелло. Мне хватило беглого взгляда, чтобы узнать его, и во время представления я не сводил с него бинокля. Вам не стоит объяснять, как тяжело мне было видеть эти кровавые камни на груди такой великой певицы.
– Убийцу схватили?
– Насколько я знаю, нет, хотя полицейский, который вел это дело, был отнюдь не новичок! Весьма странная птица, скажу вам! В своем неизменном широкополом плаще грязно-желтоватого цвета он походил на летучую мышь.
– Главный суперинтендант Гордон Уоррен. Я прав? – с широкой улыбкой осведомился Морозини.
– Вы его знаете?
– Ваше описание изумительно. Мы с моим другом Видаль-Пеликорном прозвали его Птеродактилем. Как видите, вы недалеко ушли от нас. После первого знакомства... скажем так, весьма неприятного, он стал нашим лучшим другом. Но меня удивляет, что он закрыл следствие, не добившись результата. Наряду со своим французским коллегой комиссаром Ланглуа это один из наиболее цепких и упорных полицейских из тех, что мне известны. Настоящий профессионал, которому поручают вести самые деликатные дела.
– Я не говорил, что он прекратил расследование, а сомневаться в его профессиональных качествах было бы дурным вкусом. Но когда я вернулся во Францию, следствие застряло на мертвой точке... или же английская полиция просто не сочла нужным информировать такого иностранца, как я? В любом случае, большой симпатии ко мне никто не испытывал.
В этом Морозини ничуть не сомневался. Пристальный взгляд желтых глаз Уоррена во время бурного начала их отношений забыть было невозможно. Согласно критериям суперинтенданта, великий Болдини с его итальянской болтливостью и одновременно несколько пренебрежительным высокомерием подпадал под категорию сомнительных иностранцев, не заслуживающих доверия. Вместе с тем имело смысл наведаться в Лондон, чтобы поговорить с Птеродактилем по душам, и Альдо уже начал обдумывать эту интересную мысль, когда обнаружил, что внимание художника переключилось с него на пару, которую Оливье Дабеска с трагической миной провожал к одному из столиков в центре зала, после того как мужчина властным жестом отверг предложение разместиться в глубине. Несомненно, он желал, чтобы весь ресторан любовался его спутницей. И она поистине того заслуживала! Восхитительная молодая блондинка с темными глазами, цвет которых колебался между синим, темно-зеленым и черным, одетая в превосходный черный костюм с норковым манто, чье авторство не вызывало сомнений – стиль одного из великих кутюрье угадывался за версту, и Морозини не мог решить только, был ли это Жан Пату или Люсьен Лелон. Зато он уверенно определил руку Каролины Ребу в крохотной шляпке с черной вуалеткой, элегантно сидевшей на светлых, артистически уложенных волосах. Лишь она была способна создать этот шедевр неустойчивого равновесия, весьма напоминавший модели, которые безумно нравились Лизе.
Ее спутника никак нельзя было назвать обаятельным красавцем: в свои пятьдесят с лишком он выделялся лишь кичливостью манер, которую венецианец инстинктивно ненавидел, зная по опыту, что те, кто имеет право на высокомерие, крайне редко демонстрируют его, считая это проявлением дурного тона. Однако незнакомец был очень богат, о чем безошибочно свидетельствовали как жемчуга молодой женщины, так и его собственная коллекция золотых украшений: помимо толстой, как якорный канат, цепочки от часов, пересекавшей жилет, браслета на запястье и перстней на каждом втором пальце, из того же металла были громадная булавка на галстуке с огромным алмазом посредине, портсигар и зажигалка. Последние два предмета он выложил на стол, что явно мешало официанту, но, поскольку ему очень нравилось поигрывать ими, никто не посмел бы просветить его на сей счет: в этом храме хорошего вкуса клиент был, по определению, всегда прав.