Неукротимый, как море | Страница: 104

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Спасибо… — тихо сказала Саманта.

— Это Николас звонил?

Сейчас она жалела, что как-то раз все выложила Деннису, но тогда ей так хотелось выговориться…

Саманта кивнула, и в голосе Денниса зазвучали жесткие нотки.

— Эх, я бы этому типу врезал от души…

— Ничего, мы ему как следует отомстили. — Саманта улыбнулась, хотя вышло это неубедительно, да она и не старалась.

— Самми, я хочу чтобы ты знала одно: для меня это не просто мимолетная интрижка.

— Я знаю. — В порыве чувств она протянула руку и пожала ему запястье. — И еще раз тебе спасибо… Но если не возражаешь, мы к этой теме никогда больше не вернемся, ладно?

* * *

Несмотря на привязные ремни безопасности, Питеру удалось развернуться на сиденье, и он прижал лицо к плексигласовому иллюминатору «Сикорского».

В ночи — ни проблеска.

У противоположного конца кабины вертолета, возле распахнутой двери, стоял бортинженер. Ветер нещадно рвал его ярко-оранжевый комбинезон, но мужчина, обернувшись к мальчику, весело улыбнулся, затем покрутил рукой над головой и ткнул большим пальцем вниз. От завывания ветра, двигателя и лопастей стоял такой шум, что разговаривать было бесполезно.

Машина слегка завалилась на борт, описывая круг, и Питер задохнулся от возбуждения: в виду показался «Золотой рассвет».

Танкер светился всеми огнями, с первого яруса до последнего. Ослепительно яркая кормовая надстройка вздымалась выше той отметки, на которой завис «Сикорский», а уходившая к темному горизонту главная палуба, уставленная мачтовыми прожекторами, напоминала пустынную автодорогу со столбами уличных фонарей.

Судно было столь громадным, что действительно смахивало на город. Казалось, у него нет ни конца ни края. Кормовая надстройка рвалась в небо, как высотное здание.

Описывая аккуратные круги под руководством бортинженера, стоявшего возле двери, вертолет опускался на посадочную площадку, выполненную в форме мишени. Пилот умело корректировал положение машины относительно движущегося ультратанкера, который сейчас развивал верхнюю экономическую скорость в двадцать два узла — Питер с жадностью зазубрил эти, да и другие цифры, — и палуба с величественной неохотой вздымалась к небу при каждом восхождении судна носом на волну, а со стороны Атлантики, ничем не сдерживаемые, все катили и катили новые водяные валы.

Вертолет завис на месте: пилот прикидывал заход на посадку при весьма свежем боковом ветре. С высоты пятидесяти футов Питеру казалось, что палуба непомерно нагруженного танкера была практически на уровне воды. Волны, что бежали вдоль судна, то и дело перехлестывали через борт, разливаясь озерами кипящего молока, белого и пузырчатого в свете прожекторов, а затем каскадом обрушивались обратно в море.

Колоссальный размер делал «Золотой рассвет» неповоротливым нахалом, — который с туповатым упрямством продирался сквозь океан и словно понятия не имел, как полагается вести себя судну. Его широченный нос давил воду, заставляя ее кипеть, или же презрительно отбрасывал волны прочь.

Питер познакомился с морем и яхтами еще до того, как научился ходить. Океан тоже являлся его стихией. Но хотя мальчик отличался наблюдательностью, его неопытный глаз еще не умел читать движения судна.

Чего не скажешь про Дункана Александера, который сидел возле приемного сына: он-то знал, куда и как смотреть. Корпус танкера скручивался и прогибался, но почти незаметно, так что пришлось пару раз сморгнуть и приглядеться вновь. Палуба от носа до кормы тянулась на полторы мили, и по существу судно представляло собой две пары громадных стальных резервуаров, удерживаемых вместе хитроумным сплетением металлических рам. Двигалась вся эта конструкция за счет могучей двигательной установки, размещенной на корме. Каждая из нефтяных гондол обладала некоторой подвижностью, и поэтому палуба скручивалась и гнулась подобно луку при каждом прохождении волн. Гребни водяных валов разделяла дистанция порядка четверти мили. Под днищем «Золотого рассвета» находилось по четыре отдельных волны, которые танкер пытался раздавить своим исполинским весом. Пластичная сталь скрипела и визжала, силясь выдержать поперечные сдвиговые нагрузки.

Не существует судов, чей корпус был бы абсолютно жестким, и пластичность конструкционных материалов являлась одной из особенностей, заложенных в проект ультратанкера — да только все дело в том, что изначальная концепция оказалась изменена. Дункан Александер сэкономил почти двести тысяч тонн стали, снизив коэффициент жесткости центрального пиллерса, к которому стыковались все четыре гондолы. Более того, Дункан отказался и от двойной обшивки самих гондол. Он хотел «обтесать» танкер до такой степени, что его первоначальные конструкторы взбунтовались; пришлось нанять японцев, которые и внесли модификации в исходный проект. Они заявили, что вполне удовлетворены расчетными показателями надежности корпуса, но при этом вежливо подчеркнули, что до сих пор никто не перевозил по миллиону тонн сырой нефти за раз.

Вертолет опустился на последние несколько футов и с легким толчком коснулся посадочной площадки, покрытой толстым зеленым слоем пластифицированной краски, чтобы не искрило при ударе. Кстати говоря, достаточно даже одинокой песчинки, застрявшей в подошве обуви и чиркнувшей по голому металлу, чтобы произошел взрыв, когда воздух насыщен нефтяными парами.

Встречающие подались вперед, опасливо согнувшись под крутящимися лопастями. Тут же был убран багаж, который вертолет принес в подвесной грузовой сетке, чьи-то крепкие руки подхватили Питера и поставили на палубу. Помаргивая в свете прожекторов, мальчик морщил нос от характерного запаха, который на танкерах пропитывает все и вся: продукты, мебель, спецодежду команды — даже кожу и волосы.

Кисловатая химическая вонь исходила от переобедненных нефтяных паров, вентилируемых в атмосферу через дыхательные трубки гондол. Кислород в смеси с нефтяными парами взрывается лишь в определенных пределах: слишком большая доля кислорода делает газовоздушную смесь переобедненной, а слишком большая концентрация паров — сверхобогащенной; ни то ни другое состояние не является воспламеняющимся и взрывоопасным.

Следующей из кабины вертолета была извлечена Шантель Александер, чье появление можно сравнить со вспышкой элегантности в мире, где царит мертвенно-бледная сталь в окружении уродливых, утилитарных механизмов. На ней был плотно облегающий темно-зеленый комбинезон, а голову покрывала косынка от Жана Пату. Два офицера из команды танкера услужливо подхватили ее с обеих сторон и повели к высоченной кормовой надстройке, подальше от назойливого, буйного ветра и гула вертолетного двигателя.

Вслед за ней на палубу спустился Дункан Александер и обменялся быстрым рукопожатием со старшим помощником.

— Приветствую вас от имени капитана Рандла, сэр. К сожалению, он сейчас не может покинуть мостик, поскольку судно находится в проливе неподалеку от побережья.

— Я понимаю. — Дункан сверкнул своей знаменитой улыбкой.