Но достаточно было произойти утечке через один из сотен клапанов или стыков, чтобы в резервуары проник воздух. Вот почему проверки герметичности были столь тщательными, начиная от непрерывного электронного контроля за каждым нефтеналивным отсеком и кончая ежедневным осмотром, в котором Питер оказывал помощь.
Как правило, мальчик покидал старпома и его бригаду матросов на кормовой надстройке, после чего мог, к примеру, заглянуть в центральную насосную, где постоянно дежурили два механика.
Именно отсюда велся контроль за состоянием гондол, подавались команды по их загрузке и разгрузке, закачке инертного газа или включению гигантских центробежных насосов, чтобы перераспределить нефть между отсеками, тем самым регулируя дифферент танкера во время частичной откачки или при полной отстыковке одной или нескольких гондол.
В насосной имелось нечто вроде витрины, которая привораживала к себе Питера. По сути дела, это был шкафчик, содержащий в себе образцы взятой на борт нефти. Поскольку все резервуары «Золотого рассвета» заполнялись на одном и том же наливном терминале, куда поступала нефть от единственного месторождения, все колбы были промаркированы идентичной надписью: «М/Р ЭЛЬ-БАРРАС, ЦИСТЕРНА „С“, КАДМИЙ ВЫС. КОНЦ.».
Питеру нравилось брать в руки одну из колбочек и разглядывать ее на свет. Раньше он почему-то всегда думал, что сырая нефть вязкая и напоминает смолу, однако эта была жиденькой как человеческая кровь, а если колбочку потрясти, то на просвет тонкий слой нефти на стенках казался темно-красным, опять-таки как кровь.
— Одни марки сырца черные, другие желтые, а нигерийская нефть, к примеру, вообще зеленая, — объяснил ему старший оператор. — Правда, вот такую, красную, я вижу впервые.
— Это, наверное, из-за кадмия, — сказал Питер.
— Наверное, — без тени улыбки согласился мужчина. На борту очень скоро поняли, что с Питером Бергом лучше не разговаривать свысока. Мальчик считал, что с ним должны обращаться как с равным.
К этому времени утро было уже в самом разгаре, и проголодавшийся Питер отправлялся на камбуз, где его принимали, как заезжего принца. За несколько дней он полностью освоился в лабиринте пустынных коридоров. Супертанкеры тем и отличаются, что по ним можно бродить часами, ни разу не встретив другого человека. Исполинские размеры, крошечная команда… Что ж, вполне естественно, что единственное место, где всегда можно найти людей, — это ходовой мостик, расположенный на верхнем ярусе кормовой надстройки.
Понятное дело, для Питера мостик был обязательным пунктом остановки.
— С добрым утром, Буксир, — приветствовал мальчика вахтенный помощник. Питеру дали это прозвище в самое первое утро, когда он за завтраком объявил: «Танкеры, конечно, отличная вещь, но я лично стану капитаном буксира, как мой отец».
С мостика судно могло быть выведено из автоматического режима, и тогда Питер некоторое время работал рулевым. Иногда он помогал младшим офицерам работать с секстаном, замеряя высоту солнца в качестве упражнения, а потом сравнивая результаты с навигационной спутниковой системой «Декка». Уделив несколько минут на общение с капитаном Рандлом, мальчик решал, что настало наконец время принимать свою истинную вахту, то есть идти в машинное отделение.
— Мы уж тебя заждались, — бурчал «дед». — Давай, Буксир, натягивай робу, полезем в гребной туннель.
Неприятным периодом дня был, конечно, «коктейльный час», который протекал в каюте собственника судна. Мать настаивала, чтобы на это время Питер смывал с себя мазут и смазку, переодевался в лучшее, после чего забесплатно выполнял обязанности стюарда.
Это была единственная оказия, когда Шантель Александер общалась с судовым комсоставом, — затея выглядела страшно натянутой и скучной, и Питер мучился ею, как никто другой. Впрочем, все остальное время он успешно избегал смирительной рубашки запретов и правил, которые установила мать, не говоря уже про ненавистную и молчаливо презираемую фигуру Дункана Александера, его отчима.
При этом Питер каким-то шестым чувством чувствовал, что между матерью и Дунканом возникли крайне натянутые отношения, и новая ситуация внушала тревогу. По ночам из их каюты доносилась перебранка на повышенных тонах, и мальчик изо всех сил напрягал слух, пытаясь разобрать слова. Как-то раз, услышав особенно отчаянные выкрики матери, он вылез из койки, босиком прошлепал к дверям родительской каюты и постучался. Ему открыл Дункан Александер. На отчиме была шелковая ночная рубашка; красивая физиономия набрякла и исказилась в злобной гримасе.
— Отправляйся спать.
— Мне нужно поговорить с мамой, — негромко сказал ему Питер.
— Тебе нужно всыпать как следует! — взорвался Дункан. — Делай что сказано!
— Я хочу поговорить с мамой. — Питер упрямо встал навытяжку в своей детской пижаме, сохраняя нейтральный тон голоса и выражение лица. Из каюты вышла Шантель — тоже в ночной рубашке — и встала на колени, обнимая ребенка.
— Все в порядке, мой хороший. Все в полном порядке…
Но мать плакала, это он видел. Впрочем, после того случая громкие ночные ссоры прекратились.
Если не считать короткого периода днем, когда офицерам и рядовым членам команды и близко не дозволялось подходить к плавательному бассейну, где плескалась и принимала солнечные ванны Шантель, все свое время она проводила в каюте и даже ела там. Молчаливая, погруженная в себя, сидела она возле панорамного окна и возвращалась к жизни лишь на один вечерний час, когда играла роль жены судовладельца перед его офицерами.
Дункан Александер, с другой стороны, вел себя как зверь в клетке. Обычно он мерил шагами палубу, сочиняя длинные телексы, которые — после шифровки внутрифирменным кодом — регулярно отсылались в штаб-квартиру «Флотилии Кристи» на Леденхолл-стрит.
После этого он стоял на открытом крыле ходового мостика «Золотого рассвета», упершись взглядом в невидимую точку на северном горизонте, и в ожидании ответа не скрывал своего раздражения, что вынужден бог знает откуда руководить делами компании, а постоянные сомнения, страхи и нетерпение никак не улучшали его настроение.
Порой окружающим казалось, что он прямо-таки силой воли пытается подхлестнуть танкер, чтобы тот побыстрее двигался на север.
В северо-западном углу Карибского бассейна лежит область мелководья, хорошо прогретая вода которого замыкается с одной стороны двумя бастионами Больших Антильских островов — Кубой и Гаити, — а с запада полуостровом Юкатан, который раскинулся от Панамы до Южной Америки. Неглубокая, теплая, застоявшаяся вода — и насыщенный влагой тропический воздух, зажатый в кольце горных массивов, а потому способный быстро нагреваться под высоким, жгучим солнцем местных широт. Вся эта масса, впрочем, немного охлаждается благотворным влиянием северо-восточных пассатов — ветров настолько стабильных как по своей силе, так и по направлению, что мореходы веками вверяют свои жизни и удачу этим умиротворяющим воздушным потокам, на неизменность которых они привыкли полагаться.