— Нет! — Она изо всех сил зажмурилась, на ее щеках не осталось и следов румянца.
— О да. Боюсь, что прав я, а не ты, — возразил он. — Я этого не планировал. Проект сулил двести миллионов, но, похоже, мы стали заложниками обстоятельств.
В наступившей тишине Шантель слегка покачивало от осознания колоссальной, немыслимой угрозы.
— Если ты сейчас свистнешь своих псов, то для них найдется масса работы. — Дункан улыбнулся. — Нас всех окатят ведрами навозной жижи, после чего в очередь выстроятся мои кредиторы. «Золотой рассвет» никогда не сойдет со стапеля: как я уже объяснил, на судно нет полной страховки. Все, Шантель, подвешено на одной ниточке. Если спуск танкера будет задержан, скажем, на месяц… Впрочем, хватит и недели — все рассыплется как карточный домик.
— Меня сейчас вырвет… — выдавила она липким шепотом.
— И это вряд ли.
С этими словами Дункан встал и в два шага очутился рядом. Холодно и бесстрастно он ударил ее по щекам: два жестких шлепка раскрытой ладонью, от которых голова безвольно дернулась из стороны в сторону, а на бледной коже остались пунцовые полосы. Впервые в жизни ее ударил мужчина, но у Шантель не было сил даже на крик. Она сидела, широко раскрыв глаза.
— Хватит ныть! — рявкнул Дункан и, больно защемив плечи, потряс ее как грушу. — Слушай меня. Я рассказал тебе самый худший сценарий, а сейчас ты узнаешь, что получится в оптимальном случае. Итак, если мы будем держаться друг друга, если ты подчинишься мне без разговоров, то я брошу к твоим ногам один из величайших финансовых успехов столетия. Все, что для этого требуется, — один-единственный успешный вояж «Золотого рассвета». Я повторяю: один-единственный переход, несколько мимолетных недель — и я удвою твое состояние. — Шантель не сводила с него широко распахнутых глаз, испытывая и тошноту, и лихорадочное возбуждение одновременно. — Я подписал фрахтовое соглашение с «Ориент амекс», которое позволит нам встать на ноги после первой же транспортировки, а в тот день, когда «Золотой рассвет» бросит якорь на рейде Галвестона и отстыкует свои нефтяные гондолы под разгрузку, в моем офисе выстроится очередь из покупателей, вожделеющих этот танкер. — Он шагнул назад и поправил лацканы пиджака. — Мое имя войдет в историю. В будущем люди станут вспоминать Дункана Александера всякий раз, как зайдет речь о танкерах.
— Ненавижу, — негромко промолвила она. — Ненавижу тебя до последней косточки.
— Это все лирика. — Он небрежно отмахнулся. — Когда все кончится, я смогу спокойно удалиться — и ты дашь мне это сделать. Но ни секундой раньше.
— Сколько ты отхватишь, если дело выгорит? — спросила Шантель, приходя в себя. Голос ее начинал звучать тверже.
— Немало. Очень и очень немало… хотя моя подлинная прибыль будет в имени и репутации. После этого я стану человеком, который сам себе хозяин.
— И впервые сможешь помериться в полную силу с Николасом Бергом. Я угадала? — Ответ она увидела сразу и надавила сильнее, стремясь проникнуть глубже, нанести смертельную рану. — Но мы оба знаем, что ты проиграешь. «Золотой рассвет» — детище Николаса Берга, плод его вдохновения, и Ники ни за что не позволит ввергнуть свою мечту в грязь бесстыдного, подлого обма…
— Моя дорогая Шантель…
— Никогда и ни за что не станешь ты равным Николасу.
— Да провались ты!
Его затрясло от ярости.
— Ты врешь! Ты всегда притворяешься! — завопила Шантель. — За твоим вальяжным фасадом прячется жалкий уличный торговец. Ты — дешевая мелочь, жалкая подделка…
— Я бил Николаса Берга всякий раз, когда игра стоила свеч.
— Э-э нет, Дункан. Это я била его в твоих интересах.
— Но ты же стала моей?
— Ненадолго, — огрызнулась она. — Так, на чуть-чуть, мой дорогой Дункан. Как только Николас захотел меня обратно, то сразу получил все, чего желал.
— Это как понимать? — потребовал Дункан.
— Предыдущей ночью Николас был здесь и занимался со мной любовью так, как тебе и не снилось. Я ухожу от тебя и расскажу всему миру, отчего и почему.
— Ах ты, тварь…
— О, Дункан, он такой сильный… У него крепко там, где у тебя дрябло.
— А ты просто потаскуха. — Он отвернулся. — Словом, будь в Сен-Назере во вторник.
Шантель отлично видела, что Дункану больно, что наконец-то удалось проколоть панцирь и зацепить живой нерв.
— В ту ночь он любил меня четыре раза. До головокружения, до потери чувств… А ты, Дункан, хоть когда-нибудь был способен на такое?
— Повторяю: во вторник ты должна улыбаться кредиторам в Сен-Назере.
— Даже если у тебя выгорит с «Золотым рассветом», не пройдет и полугода, как Николас сгонит тебя с должности.
— Но до тех пор ты будешь плясать под мою дудку. — Невооруженным взглядом было видно, с каким трудом Дункану удается держать себя в руках. Он развернулся и направился прочь.
— Ты проиграешь, Дункан Александер! Останешься в дураках! — крикнула ему вслед Шантель, еле справляясь со злобой и досадой. — Уж я об этом позабочусь! Вот попомнишь!
Дункан сбавил шаг и пересек террасу неторопливо, тщательно выверив осанку. Вослед ему бушевал шторм визгливых воплей Шантель.
— Убирайся! Катись обратно в свои трущобы, в канаву, откуда я тебя подобрала!
Он уже поднимался по каменной лестнице — вот-вот скроется из виду. Хотелось бежать, но колени стали будто ватными, дыхание превратилось в сбивчивые хрипы, а в животе пульсировал плотный комок боли, гнева и ревности.
— Сволочи, — пробормотал он. — Все вы сволочи. А ты, Николас Берг, в особенности…
— Том? Том Паркер?
— Да… Кто меня спрашивает?
Голос звучал громко и ясно, будто их не разделял Атлантический океан.
— Это Николас, Николас Берг.
— Ник! Где ты?! — В густом басе читалось неподдельное удовольствие. — Слушай, я чертовски рад, что ты позвонил. Мы давно тебя разыскиваем. У нас хорошие новости. Самые лучшие.
У Николаса отлегло от сердца.
— Ты про Саманту?
— Да нет же! — Том рассмеялся. — Я про работу. Твою работу. Вчера мое предложение приняли на ученом совете. Признаюсь, пришлось потрудиться, но в конце концов они твою кандидатуру одобрили. Так что, Ник, ты теперь с нами. Здорово, правда?
— С ума сойти…
— Адъюнкт-профессор биологического факультета. Звучит? И это, Николас, лишь краешек твоего куска пирога. К концу следующего года у тебя будет кафедра, вот увидишь.
— Слов нет…
— Эй, да тебе вроде как все равно? — рыкнул Том. — Да что с тобой, парень?
— Том, объясни Бога ради, что происходит с Самантой?
Николас почувствовал, как переменилось настроение на том конце провода: пауза вышла чуть дольше, чем следовало бы, да и голос Тома звучал очень уж бодро и невинно.