…Проснулся он внезапно. Фиакр стоял у перекрестка, на котором образовался затор. Виктор услышал, как девичий голос с итальянским акцентом протяжно выводит:
Порой, когда на сердце тяжело,
Я выхожу из дома и брожу
По улицам Парижа моего…
Виктор высунулся из окна и узнал Анну Марчелли. Она вертела ручку шарманки возле фонтанчика Уоллеса, [129] а рядом стоял неуклюжий верзила — как его… Матюрен Ферран. Когда девушка допела куплет, он подхватил, слегка фальшивя:
На грязных улицах девчонки и мальчишки
Играют в прятки, в мяч и в «кошки-мышки»,
Рисуют угольками дождь и солнце… [130]
Виктор хотел было окликнуть их, но не успел — фиакр снова поехал.
Увиденная сценка успокоила Виктора. Значит, Анна и этот студент по-прежнему вместе. Зловещие события, в которые оказалась вовлечена девушка, изменили ее жизнь к лучшему. Он подумал об Иветте и ее ослике. Вчера они переехали на улицу Шарло: Габриэль дю Уссуа решила взять девочку к себе. Тоже не такой уж плохой исход, хотя, конечно, Иветта очень переживала из-за гибели отца. Что до Недотепы, то ему определенно повезло: теперь он будет бродить на свободе, подобно Модестине, ослице Стивенсона, [131] а мог бы томиться в конюшне префектуры Третьего парижского округа. Мысли Виктора перенеслись к Пинхасу: его корабль уже, должно быть, на подходе к Нью-Йорку, и вскоре он увидит в тумане над Гудзоном статую Свободы.
Всю предыдущую неделю в Париже шли дожди, на неровной брусчатке двора образовались широкие лужи. Виктор решил заглянуть в мастерскую. На веревке, протянутой между акацией и окном второго этажа, сушилось белье, ветер раздувал простыни, словно паруса трехмачтового парусника.
Виктор вошел в мастерскую, зажег лампу, вдохнул знакомый аромат росного ладана, любимых духов Таша. Снимая редингот и собирая разбросанные по полу кисти и тюбики масляной краски, он строил планы на ближайшее будущее: купить велосипед; побродить по кварталу Доре с фотоаппаратом; помочь Кэндзи с составлением каталога; разобрать фотографии Иветты. И вдруг поймал себя на том, что тихонько напевает:
Порой, когда на сердце тяжело,
Я выхожу из дома и брожу
По улицам Парижа моего…
В 1892 году в возрасте ста одного года скончался последний участник Трафальгарской битвы. «Старики уходят, а сменить их некому», — с горечью пишет по этому поводу журналист Орельен Шолль.
Весна выдалась поздней. После пасхальных каникул погода оставалась почти по-зимнему холодной. Хроникер «Пти журналь» вопрошал: «Неужели не будет конца взрывам на улицах и столкновениям на почве политики? Такое впечатление, что в высших эшелонах власти тоже царит анархия!».
Парижане не осмеливаются ходить в театры и отсиживаются дома. Все вспоминают о первых терактах в Лондоне, о судебных процессах в Риме, об арестах в Венгрии, не говоря уже о нигилистах царской России.
11 марта 1892 года взорван жилой дом на бульваре Сен-Жермен. Одной из жертв стал президент суда Бенуа, который в мае 1891 года возглавлял процесс над анархистами Дардаром и Декамом, которых обвиняли в сопротивлении полиции. Декам был осужден на пять лет, Дардар — на три года.
15 марта 1892 года бомбу бросили в окно казармы Лобо, а 27 марта взрывом разрушен жилой дом на улице Клиши, где жил генеральный адвокат Було, принимавший участие в том же судебном процессе.
Эти теракты подготовил человек по имени Франсуа Клавдий Кёнигштайн, более известный как Равашоль (девичья фамилия его матери). Он был франко-голландцем, в 1892 году ему исполнилось тридцать три. Полиция схватила его после доноса Жюля Леро — молодого официанта из ресторана «Вери».
25 апреля, накануне суда над Равашолем, бомба взорвалась в «Вери». Погиб его хозяин, а один из посетителей был тяжело ранен. «Берификация», — написали об этом в «Пэр пенар», одном из изданий анархистов.
Французский писатель, мыслитель-мистик Леон Блуа в своем литературном дневнике «Неблагодарный нищий» описывает этот взрыв и празднование в мае очередной годовщины открытия Америки Колумбом, а также излагает теорию о том, что микробы — выдумка, а на самом деле человеку вредят демонические силы.
Тем не менее к микробам отнеслись со всей серьезностью: 2 апреля проведена массовая вакцинация против туберкулеза, и следующей зимой в Париже заболеют инфлюэнцей всего 2 тысячи человек против 6 тысяч, переболевших ею в 1891 году. Аукционные дома и рынок Карро-дю-Тампль объявили рассадниками заразы, и полицейские продезинфецировали все эти помещения сернистой кислотой.
Альфонс Бертильон опробует свой метод, впоследствии названный бертильонажем, на анархистах — при поимке Равашоля и для доказательства его вины. В результате появляется монография сэра Фрэнсиса Гальтона [132] «Отпечатки пальцев», которая в первом десятилетии XX века произведет революцию в методах полицейского расследования.
Изобретен дизельный двигатель. Генри Форд выпускает первый автомобиль. Ипполит Маринони, известный инженер и изобретатель, усовершенствует типографские машины, увеличивая скорость печати оттисков.
Любитель свежей прессы теперь может выбирать из 250 иллюстрированных периодических изданий; еженедельно продается до 100 тысяч экземпляров журнала «Иллюстрасьон». Лоренц [133] формулирует теорию электричества, магнетизма и света. Жюль Верн в романе «Замок в Карпатах» описывает изобретение будущего — телевизор. Инженер Франсуа Хеннебик впервые использует в строительстве зданий железобетонные конструкции. В Ньюхевене проводятся испытания нового пулемета, что позволяет французской армии смело выступить против его высочества Беганзина, короля Дагомеи. [134]
26 апреля начинается суд над Равашолем. Дворец Правосудия охраняет полиция. Обвинение требует смертной казни, но защитник Равашоля мэтр Лагасс добивается смягчения наказания, и подсудимого приговаривают к каторжным работам. Однако через два месяца в Монбризоне на втором судебном заседании за убийство 93-летнего отшельника, совершенное 18 июня 1891 года в Шамбле, Равашолю выносят новый приговор: смертная казнь. Отшельник просил милостыню, но не тратил ее на себя и жил в нищете. Добычей Равашоля стали три тысячи франков.