– Это Кирзач, – уверенно кивнула я.
– Думаешь?.. Зачем ему? Странно как-то, – задумчиво заметила на это Лизавета.
Я устроилась в подушках и изучила усталое лицо Лизы, но все равно не сдержалась:
– Почему – странно? Он дикий совершенно, этот ваш истопник, и... душегуб!
– Ну-ну... – Лиза успокаивающе погладила меня по ноге.
– У него есть свой дом?
– Не знаю точно... – задумалась Лиза. – То есть почти наверняка – нет. Он пришел к нам работником в девяносто пятом? Нет, кажется, в девяносто третьем. Да-да, я помню, он снимал домик в деревне тут неподалеку у одинокой женщины с ребенком, а сам подрабатывал по дачам, а мы тогда как раз строились. Если бы не Кирзач, я бы никогда не достроила этот дом.
– Почему?
– Потому что муж мой... умер, – Лизавета запнулась и закрыла глаза на секунду, – я осталась одна с маленьким ребенком – не до строительства было, лишь бы выжить. А Кирзач попросился остаться жить в нашем недострое и ничего не брал за работу. Женщина, с которой он жил в деревне Выселки – от нас километра три, – продала дом и уехала. Ему надо было или снимать, или – сразу поселиться там, где работа. Я согласилась, мы тогда все равно на даче отдыхать не могли – не достроена. Кирзач сделал пристройку, сначала с печкой, переселился в нее и потихоньку, потихоньку... Беседку вот сделал. Я как-то намекнула, что это муж хотел большой дом, а мне за городом летнего домика и беседки достаточно – приехать, посидеть, попить чаю и посмотреть на залив. Через два месяца меня ждала беседка.
– А по паспорту он женат? Дети есть? Где прописан?
Лизавета удивилась.
– Лилечка!.. Это же неприлично просить у человека паспорт и смотреть его семейное положение! Я взяла Кирзача плотником, когда он уже года два проработал в этих местах.
– Ну тогда, конечно, – вздыхаю я. – Даже удивительно, что вы знаете его фамилию.
– Фамилию?.. – Лизавета впала в сильную задумчивость. – Не могу точно вспомнить, но, по-моему, он дал записку со своим именем, когда пришел наниматься. Помню только – он пришел босиком, а на палке за плечом у него болтались сапоги. Кирзовые. Может быть, Кирзач – это прозвище?
Я опять вздохнула – чем дальше, тем стра́ньше. Пошарить, что ли, в вещах Кирзача, поискать паспорт?
– Кто трогал мою машину? – вывела меня из раздумий Лизавета.
– Я, то есть... Байрон учил меня водить.
– И как, получается?
– Нет, не получается. Пару раз мы с ним проехались, а потом мне стало в ней неудобно – то ли живот мешает, то ли я просто боюсь ответственности.
– Вот это ты хорошо поняла, ты молодец, – опять погладила меня по ноге Лизавета. – Автомобиль – это прежде всего ответственность. Не надо трогать чужое и ездить без профессиональной подготовки. Почитай Библию, почитай, это всегда помогает.
И удалилась в гараж. Я заглянула туда часа через два, Лизавета в рабочем комбинезоне и перчатках ковырялась в моторе. Вариантов было два – она решила продать «Москвич» или уехать на нем в ближайшее время.
* * *
Проснулась ночью от близкого дыхания. Надо мной стоит Лизавета в длинной ночной рубашке и со свечкой. Она наклонилась, закрывая пламя ладонью. Глаза – безумные. Шепотом, чтобы не испугать ее, интересуюсь:
– Вам плохо?
Лизавета выпрямилась, поставила свечку в стакан и зябко обхватила себя за плечи.
– Растущая луна в Стрельце.
– И что нужно делать? – Я села.
– Что тут сделаешь?.. Света нет. Кирзач проверил пробки – все в порядке. Значит, авария на линии. Я тебе свечку принесла. – Она посмотрела на меня. – Ты ничего уже не можешь сделать. А я – могу. Я могу, понимаешь?
– Нет.
– Не важно, потом поймешь. Люди не знают, что могут сами себе помочь. Чуть-чуть изменить направление судьбы.
– Зачем? – тихо спросила я.
– Чтобы избежать ужасных бед! – возбужденно прошептала Лизавета.
– А как? – я тоже перешла на шепот.
– Ко-о-ма-а-а! – пропела Лизавета. – Маленький перешеек между жизнью и смертью. Все попадают туда перед смертью, многие по нескольку раз при жизни, но не знают, что нужно делать.
– Лизавета, ты хочешь сейчас поменять направление судьбы? И что-то выпила для этого, да? – я похолодела от мысли, что придется спасать Лизавету от очередной попытки суицида в этом доме, без Байрона и электричества.
– Сейчас?.. – Лиза подумала и покачала головой: – Нет, сейчас у нас Луна в Стрельце, это совершенно бесполезно. Раз уж я тебя разбудила, пойдем вниз к камину пить коньяк. Огня хочу.
Сидим у камина. После третьей рюмки Лизавета вдруг выдает:
– Я могла придушить тебя. Там, наверху. Придавить бьющуюся жилку на шее. Немножко.
– Почему немножко?.. – равнодушно интересуюсь я.
После двух больших глотков коньяка я стала совершенно спокойной.
– Чтобы ты потом очнулась, и мы поговорили.
– О чем?..
– Как это было у тебя, и вообще. Можно рискнуть сделать это самой, если рядом будет кто-то, кто выведет потом наружу.
– А-а-а... – я понуро киваю.
Бедный Байрон! Вот для чего он нужен мамочке. Я задумалась, а зачем я нужна Примавэре? Зачем вообще нужны дети, и как человек в здравом уме может захотеть ребенка и всех свалившихся с ним неприятностей – как от меня, например. Потом я переключилась на заморочки Лизаветы и все-таки решила кое-что выяснить:
– А если бы я не очнулась?
Лизавета долго смотрит на огонь, потом кивает:
– Тогда бы все разрешилось и без изменения линии судьбы. Потому что мой внук умер бы вместе с тобой. Но я не могу стать убийцей. Ни-ког-да... – Лизавета вздохнула. – И себя, похоже, не могу убить... качественно.
– Какое облегчение, – уныло заметила я.
– Да. Это для всех было бы большим облегчением. Я тут нашла в гараже... – она подняла угол ковра и достала старую тетрадку. – Твоя?
– Нет. Можно?
Поколебавшись, Лизавета протянула тетрадь. Беру ее осторожно – обложка почти отвалилась. В косую линейку, подумать только!.. Имена, имена и даты. Первая дата – 1983, сентябрь. Кое-где встречаются цифры. Пяти-шестизначные. В восемьдесят пятом имен больше всего – Сергей, Михаил, Алевтина и Даниил. В восемьдесят девятом – два. Кирилл и Мефодий. Потом сразу – девяносто второй: Игнат и Антон. В девяносто третьем есть два имени. Вера и Верочка.
– Чья-то записная книжка, – предположила я, отдавая тетрадь Лизавете. – Или долговая тетрадь. Знаете, в Японии есть Книга китов. С семнадцатого века они каждому убитому киту давали имя и записывали его в Книгу китов.
– Имена убитых китов... – прошептала Лизавета, загипнотизированная огнем.