Первая глубокая затяжка замутила голову, но со второй пришло некоторое просветление.
В больнице ему предложили надеть халат – идти нужно было в реанимацию, но халат этот совершенно не налезал, тогда медсестра укутала одним халатом правое плечо Платона, а другим – левое.
Увидев Коку под капельницей, с забинтованной головой и одним глазом, смотрящим из повязки, Платон решил сразу воспользоваться предложенным медсестрой табуретом и сел, скривившись – давал о себе знать ушиб.
– Платоша... – счастливо прошептал Кока, пытаясь добраться до его руки своей, в ссадинах. – Я уж думал... Слушай меня внимательно. Я оставил распоряжения обо всем своем имуществе. Там в бумагах есть телефон дельного юриста, он тебе поможет с опекунством, он знает.
– С чем? – Платон наклонился пониже.
– Дети... Они тебе нравились, ты будешь хорошим опекуном.
– Кока, подожди...
– Не перебивай. Они знают – если меня не станет, нужно ехать к дяде Платону. Они тебя помнят. Обещай, что не сдашь их чужим людям. Им нужна семья, они такие ранимые. Верочка наблюдается у психиатра, смерть матери... Никаких чужих людей, обещай!
– Обещаю, – как в бреду прошептал Платон.
– Вот и хорошо, вот и спасибо... Потом оценишь, потом. Это тебе будет избавление от одинокой старости. Платоша... Ты – куришь?..
– Курю и пью дешевую водку. Кока, кто это сделал, ты видел?
– А, это... Это мне божье наказание. Я видел его глаза. В шлеме. Через стекло. Если уж он пришел оттуда, чтобы меня убить, это наказание...
– Кто это был?
– Ангелы на мотоциклах, с цепями. Я шел из клуба... Они кричали, что я гомик. Какой же я гомик, Платоша? – Кока задергался со странными звуками, напоминающими кудахтанье. Платон вскочил, потом догадался, что это подобие смеха.
– Сядь, Платоша. Я должен тебе рассказать. Сядь. Богуслав умер, когда меня увидел. Я ничего не успел сделать, он узнал меня и умер. Я думал посмеяться, унизить его, а он отдал концы.
– Что ты говоришь?..
– Гимнаст позвонил мне... Сказал, что Славка пьянствует в доме в Репино и хочет заказать дорогую проститутку, но чтобы... с экзотикой. Негритянку или японку. Бес попутал... Нет, не бес. Я всегда хотел отомстить ему, чего уж себе врать перед смертью. Это был шанс унизить его. Я им воспользовался.
– Ты приехал к Богуславу в виде...
– Не просто так. Не просто... Накануне он меня пытался снять в ночном баре. Я его сразу узнал, а он мне прислал сначала коктейль, а потом зеленую сотню, наколотую на ствол розы. Он меня пытался снять, понимаешь? Я чуть этим коктейлем ему в морду не плеснул, но бар дорогой, престижный, да и ситуация, согласись, марьяжная на тузах... А он говорит – люблю, говорит, высоких сильных женщин... Ох, Платоша, я, конечно, был в ударе – весь в перьях, в бриллиантах, но дал ему понять, понимаешь? Я дал понять! Прошептал – положишь меня, пойду с тобой. Он не понял... Подумал, что... да ладно. Когда понял, что я ему предложил армрестлинг, обиделся даже.
– Что ты ему предложил? – спросил Платон плохо двигающимися губами.
– Я его уложил, Платоша, вот это была сцена! Я дожал его руку до стола! А теперь думаю... Может, он поддался? Что-то меня тогда остановило, я отказался с ним поехать – проигрыш его. А когда позвонил Гимнаст, я был сам не свой. Сижу дома, прокручиваю эту сцену с борьбой и жалею – того не сказал, того не сделал!
– Ты поехал в Репино?
– Поехал, Платоша. А когда он... Когда он спросил, как меня называть, я сказал – «называй меня Кока, или Илюшка, как раньше». А все зря получилось... – глаз закатился.
– Кока! – Платон сжал безвольную ладонь.
– Да, зря... Я ничего не успел ему высказать, этой сволочи, шагающей по трупам и калечащей судьбы людей. Он умер от ужаса, представляешь?
– Представляю... – прошептал Платон.
– А все равно я тут лежу, умираю, но вспомню его рожу и... Женщина-мечта оказалась трансвеститом. Хоть одну мечту я ему испоганил. Но ты обещал! Дети – ты обещал!
– Не беспокойся, – убрал свою руку Платон.
– Лицо... мое лицо, – прошептал Кока.
Вернувшись домой, Платон, не разуваясь, в ярости прошел к себе в спальню.
Он стоял посреди комнаты, не в силах справиться с абсолютной пустотой внутри. Ничего не болело, ничего не хотелось.
Обернувшись на шум, увидел в дверях Илису с Гимнастом, и горячая волна захлестнула сердце.
– Вы! Оба... Думаете, что очень умные, да?
– Он сказал, кто его?... – спросил Гимнаст.
– Сказал! Хакеры... нет, не хакеры, рокеры, или байкеры – один черт! Вам лучше знать, как они называются. Вот что, стратеги и тактики! Мне это начинает надоедать! Мне это сильно начинает надоедать. Мне это уже надоело!!
Оттолкнув их, Платон вышел в коридор и схватил трубку надрывающегося телефона.
– Ах, это вы, Цапель, или как там вас? Цапель-могильник, да? Что вы хотите? Поговорить? Срочно? Очень хорошо. Когда я сочту нужным, я с вами поговорю так срочно, как вы себе даже представить не можете. Плевал я на ваши угрозы. В моем положении? А какое у меня положение?
Подошла Илиса, взяла Платона за руку.
– Средней тяжести? Очень интересно, – он заметил, что успокаивается, и кричать совсем расхотелось. – Знаете что, Цапель. Я поговорю с вами. На моей территории. Где моя территория? Хороший вопрос, – Платон посмотрел на Илису.
– Зови его в Репино, – сказал Гимнаст.
– Приезжайте в Репино. Когда... Сегодня я занят, после сегодняшнего еще дня три буду приходить в себя. Приезжайте в конце недели. Вот именно. Конечно, все обсудим. Конечно, все финансовые проблемы. Что? Номера счетов? Все подготовлю по лучшему разряду. Я тоже очень рад за себя – сделал правильные выводы из происходящего.
К четырем вечера Платон был полностью одет. Он сидел в кресле, смотрел на разложенную кровать, изучая каждый изгиб смятой простыни, скомканного в ногах одеяла и пижаму, распластавшуюся на одеяле, как сдутое привидение – руки-ноги в стороны.
– Давай поговорим, – в который раз предложила Илиса.
– Нет.
– Не молчи, поругайся.
– Нет. Я чувствую себя полным идиотом, ругань не поможет.
– Тебе кажется, что тобой манипулировали, да?
– Я не хочу разговаривать. Ты еще не одета?
– Тебе кажется, что это было сделано преднамеренно, да?
– Знаешь, что мне кажется? Что если я сегодня узнаю еще что-нибудь интересненькое из своей жизни, я не смогу есть. А на обжираловке такое поведение воспринимается как хамство. Где Гимнаст?
– Он уехал.
– Он должен показать мне могилу Алевтины.