– А вы думали?
– Покажи.
– Из моих рук.
– Ты тут не зазнавайся, не командуй, – милиционер отбирает мой паспорт и, послюнявив палец, листает его. – Зачем тебе такой или собралась куда?
– Собралась. Вы знаете место последней работы Гауди? Я собралась осмотреть это место.
Милиционер задумался.
– Гауди… Га-у-ди… Нет, не знаю такого.
– Он сделал внутреннее убранство кафедрального собора, а на витражах…
– Он еврей, что ли, этот Гауди? – перебивает меня утренний милиционер, нюхая пустую рюмку.
– Я хочу в туалет.
– Я тоже. Двинули?
У двери, на которой выведенный краской треугольник устойчиво опирается на свое основание, мы остановились.
– Мне – сюда, – показываю я на треугольник.
– Тут такое дело, Алиса Геннадьевна, – замялся милиционер, – я вроде должен пойти с вами.
– А может, не надо? – тоскливо озираюсь и обнаруживаю, что мы совершенно одиноки в длинной кишке коридора.
– Я подожду у дверей кабинки, а вы не нервничайте, делайте все как надо, не обращайте на меня внимания.
– А потом?
– А потом я отвезу вас в следственное управление.
– Вы не можете меня задержать, я несовершеннолетняя!
– Это верно, не могу, поэтому просто прошу проследовать со мной в следственное управление.
– Не пойду!
– Алиса Геннадьевна, не сопротивляйтесь, это для вашей же безопасности. Ответите на вопросы следователя, напишете заявление, и вам оформят охрану.
Поскольку я совершенно не знала, зачем меня привезли в управление, то на всякий случай предположила худшее (за похищение из морга неопознанного трупа и затопление его в озере у хутора в Сюсюках) и сразу же потребовала адвоката.
– Конечно-конечно! – уверил меня покачивающийся с пятки на носок, как игрушка-неваляшка, круглый человечек с пышными локонами до плеч, носом с приплюснутым кончиком и мерзейшими усиками над пухлой изогнутой губой. – Надеюсь, этот сержант не превысил своих полномочий?
– Превысил! – завожусь я. – Он пошел за мной в женский туалет!
– Как неудобно получилось, извините, это я виноват. Извините. Помните меня? Я – Агей Карпович, и если естественные потребности вашего организма не были удовлетворены вследствие настойчивости этого сержанта, я могу предложить…
– Спасибо, я пописала, несмотря ни на что!
– Вот и отлично. Мы подождем машину, а пока я сделаю вам какао.
– Ненавижу какао!
– Странно. Мне всегда казалось, что дети любят какао. Тогда – чаю?
– А какую машину мы ждем? – прищурилась я.
– Мы ждем машину, чтобы отвезти вас домой, то есть в квартиру, где вы жили в последние шесть лет.
– И для этого меня вытащили из автомобиля Пенелопы? Из-под теплого верблюжьего одеяла, которым она меня заботливо укрыла?
– Простите, это я виноват. Это мой приказ. Ваша квартира была некоторым образом осквернена, вот я и решил, что если это было ограбление, то определить, что было украдено, сможете именно вы.
– Что это значит – некоторым образом осквернена? – заинтересовалась я.
– Если вы помните, то при нашей первой встрече на полу вашей гостиной лежала куча одежды Гадамера Шеллинга вперемешку с тортом и персиками. Так вот, эта одежда исчезла, а в комнатах устроен полнейший беспорядок. Все книги порваны, стулья поломаны, по полу рассыпана крупа и сахар, посуда перебита, занавески содраны, мебель, даже антикварная, изувечена. Видно, что обыскивали с пристрастием и не заботясь о приличиях. Искали небольшой предмет, поэтому повреждения мебели…
– Почему же вы думаете, что небольшой?
– Женские прокладки разрезаны. Извините. Из шкафа достали упаковку гигиенических прокладок и тщательно их распотрошили. Отсюда делаем вывод: предмет, который искали, мог поместиться в прокладку, если бы вы захотели его туда засунуть.
Застыв истуканом, я смотрю, как следователь снует по кабинету, втыкает в розетку вилку чайника, рассматривает на свет чайную ложку, и спрашиваю:
– Почему именно я захотела?
– Ах, Алиса, это элементарно. Это по логике получается. Женщина прячет нечто туда, куда, по ее мнению, не полезет искать мужчина. Вы жили в квартире вдвоем с отчимом.
– Тогда по вашей логике получается, что искать это нечто в прокладках тоже должна женщина! – кричу я и вскакиваю, не в силах усидеть на стуле.
Застыв с горячим чайником в одной руке и кружкой в другой, следователь смотрит на меня застывшими от ударной мысли глазами.
– Эй! – я провожу перед его лицом ладонью, и в глазах Агея Карповича появляется выражение некоторой растерянности.
– Знаете что, – предлагает он, поставив чайник и прислонив к его боку кружку. – Мы сейчас с вами посмотрим, что такое может поместиться в женскую прокладку. Вы каким номером пользуетесь? Минуточку, тут у меня записано…
Порывшись в карманах, Агей Карпович вместе с блокнотом вытаскивает платок, платок падает на пол со стуком, и из него вываливается вставная челюсть – это она стукнула.
– Извините. – Следователь подбирает челюсть, дует на нее и начинает засовывать в рот, чуть отвернувшись от меня и изображая стеснение.
«Нижняя» – про себя отметила я и мобилизовала все силы.
– Так что там я спрашивал? – повернул ко мне лицо следователь.
– Вы спрашивали о прокладках. Я номер точно не помню, а зачем вам?
– Вы представляете, оказывается, эти прокладки, они все разные! – с восторгом объявляет Агей Карпович. – В том смысле, что имеют разные размеры.
– Прекрасно представляю.
– Ну вот и хорошо, будем основываться на размерах прокладок, обнаруженных в вашей квартире. Что может туда поместиться? Проведем следственный эксперимент.
– Как вы сказали?.. – обалдела я.
– Эксперимент. Возьмем прокладку, – Лотаров достал из ящика стола что-то завернутое в газету, положил на стол и пригласил меня жестом подойти поближе.
– Что… это?!
– Я позволил себе принести одну прокладку, такую же, как была у вас в квартире, и сейчас мы посмотрим, помещается ли в нее, к примеру, дискета.
– Дискета? Но почему именно…
– Да я просто к примеру сказал. Вот смотрите…
Газета, шурша, медленно разворачивается, на ней лежит прокладка с подозрительным коричневым пятном на рабочей поверхности.
Меня охватило жуткое любопытство. Я наклонилась как можно ниже и внимательно осмотрела пятно.
– Вы что, попросили у сотрудницы своего ведомства использованную прокладку? – после осмотра спросила я, с восхищением уставившись в лицо следователя.