На том конце провода – тишина.
– Хорошо, – говорит после длинного молчания Пенелопа. – Ты первая.
– Нет, в этот раз первой будешь ты. В следующий розыгрыш я спрошу первая.
– Это ты сдала братьям Мазариным своего отчима?
– Стечение обстоятельств, – без раздумий отвечаю я.
– Эй, так не честно, это не ответ!
– Скажем так, я дала знать братьям, где находится их сестра, но в мои планы не входило смертоубийство. Целью было только его испугать. Теперь моя очередь. Ты возишься со мной, потому что выполняешь задание?
– Нет. Потому что имею на тебя большие виды, – без раздумий отвечает Пенелопа. – Но если уж мы играем честно, я скажу. Имея на твою персону большие виды, я вожусь с тобой по заданию.
– Играем дальше?
– Нет. На сегодня хватит. У меня такое чувство, что следующим вопросом ты постараешься выяснить, что это за задание. Я отвечать не хочу, потому что, как мне кажется, в скором времени ты сама все поймешь.
– А можно меня оформить в какой-нибудь интернат или детский дом? – вздыхаю я тяжко.
– Интересная мысль, но нереальная.
– Хочу в детский дом! Имею право – я сирота!
– Глупо. Ты могла бы все свои проблемы решить до шестнадцати лет, после чего быть абсолютно свободной.
– Я не хочу решать проблемы, я хочу в детский дом!
– Не ори. Могу предложить санаторий для туберкулезников.
– Почему для туберкулезников? – опешила я.
– Подруга у меня там работает, кормежка отличная, никто никогда тебя не найдет. Отдохнешь пару недель.
– Я вам нужна, да? Я приманка? Чего вы хотите?! – скатываюсь я до банальной истерики. – Он умер, утонул! Его труп скоро раздуется и всплывет! Он никогда больше не подойдет ко мне, его больше нет! Чего вам всем надо? Что кореец сделал такого, что им интересуется ФСБ?! У нас теперь пропавшие женские платья ищет контрразведка?
– Записывай адрес, – голос Пенелопы спокойный и тихий, как колыбельная. – Поедешь электричкой с Казанского…
На Казанский вокзал я пришла в семь утра. В семь двадцать села в первый вагон – все, как продиктовала Пенелопа, – осмотрела пассажиров и загрустила. Пассажиров было слишком много – едва нашлось свободное место. Определить, кого я могла раньше видеть в толпе в метро или у дома, оказалось невозможным. Лица наплывали и множились, подавляя своей непричастностью к моим проблемам и полнейшей равнодушной отстраненностью во взглядах. Хотя… Если присмотреться, тот бородач у двери уже попадался мне на глаза в метро. Точно! Я запомнила его синюю куртку и отсутствие какого-либо багажа. Еще я помню чемоданчик, который сейчас упирается мне в бок – народ прибывает, когда же мы тронемся?! Чемоданчик почти квадратный, с накладной крышкой и огромными защелками замков. Коричневый. Осторожно поднимаю голову и смотрю на хозяина чемоданчика.
Рядом с моим сиденьем стоит, опираясь на трость и вдавливая бок квадратного кожаного саквояжа мне в локоть, ухоженный высокий гражданин. Снизу хорошо видны стеклышки очков над ноздрями, большая коричневая родинка у одной ноздри и аккуратная русая бородка клинышком.
– Садитесь, пожалуйста, – встаю я.
– Нет, что ты, девочка, мне тут недалеко ехать, я насижусь еще на работе.
Сильным нажимом ладонью в плечо меня усаживают на место.
Стало тоскливо.
Незаметно пробраться к выходу и выскочить в последний момент из закрывающихся дверей не удастся – уже слышно бормотание в динамике, и народу набилось достаточно. А рука на плече тяжелая…
– Мне так неудобно, – дергаю я плечом. – Или садитесь, или опирайтесь на что-нибудь неодушевленное.
– Прости. Хочешь банан?
– Я хочу сто долларов, – поднимаю глаза и смотрю в нацелившиеся в мое лицо стеклышки очков, на палец, придерживающий очки у переносицы, на отполированный ноготь этого пальца.
– Подержи, – мне суют на колени саквояж, от неожиданности я его обхватываю замерзшими руками.
Хозяин чемоданчика сосредоточенно роется во внутреннем кармане пальто, все вокруг, затаив дыхание, ждут. Электричка тронулась. Он достал портмоне, задумчиво изучает его содержимое.
– Сотни у меня нет, есть две двадцатки.
– Давайте, – протягиваю я ладонь.
Мужчина кладет на мою раскрытую ладонь две бумажки, закрывает портмоне, укладывает его во внутренний карман пальто, забирает чемоданчик и говорит «спасибо».
Едва удерживаюсь, чтобы не сказать «пожалуйста».
Мы медленно катим по городу, я одна смотрю в окно, все вокруг нас – на щедрого дядю в очках.
– Да! Чуть не забыл, – к моему носу приближается кусочек картона. – Моя карточка, пожалуйста. Здесь написан телефон, когда сможешь вернуть деньги, позвони.
– Обязательно, – киваю я и беру карточку. – Козлов Геннадий Прокопьевич, – читаю громко и медленно, почти по слогам. – Юрист! – оглядываю сидящих пассажиров, чтобы убедиться, что все хорошо расслышали имя щедрого гражданина. – Фирма «Меди…кон», нет, «Медикун»! Регистрационное свидетельство номер…
– Не надо так кричать, – склоняется ко мне мужчина с саквояжем.
Ага, занервничал!
– Конечно, у кого сейчас деньги – у юристов! – вздыхает женщина напротив с несколькими полиэтиленовыми пакетами, которые она с трудом удерживает, обхватив руками.
– И не говорите, – тут же поддержал ее мужчина у окна. – Эти юристы кого хочешь вытащат из дерьма, любого бандита уведут от правосудия, если им хорошо заплатить! А еще в электричке ездит, юр-р-рист!
– Девочка, ты погляди сначала, может, эти доллары фальшивые, а тебя за них заметут! – советует добрая старушка рядом со мной.
Прячу скомканные двадцатки в карман джинсов.
Бородач у дверей стал проталкиваться к нам поближе. Становится все интересней.
– У вас есть дети? – тонким голоском интересуюсь я у доброго дяди.
Несколько секунд он смотрит в мое запрокинутое лицо с удивлением и беспокойством.
– У меня есть дочь, – наконец решается юрист.
– Взрослая уже? – напираю я.
– Не настолько взрослая, чтобы обеспечивать себя самой.
– Понятно… Иногда опускается до попрошайничества в электричках, да?
– Ты очень на нее похожа. То есть ты похожа на ее мать, – запутался юрист.
– Я похожа на свою мать. А у вас есть ее фотография?
– Матери? – дрогнувшей рукой юрист поправляет очки и осматривается. Синяя куртка подошел почти вплотную.
– Нет, моя. У вас есть моя фотография?
– Ты хочешь сказать… Ты что, намекаешь, что ты моя дочь?
– Откуда я знаю. Если бы вы показали фотографию, ту, которую смотрели на перроне… Она должна быть в правом кармане, вы ее оттуда доставали, – я показала пальцем на карман.