– Какая ты милая. – Он привлек ее к себе и застенчиво поцеловал. Ее губы ему отвечали.
Он подумал: «Вот сейчас можно сказать… что я люблю ее, что, когда получу диплом, мы можем обручиться. Попрошу ее подождать. В Кэрол мое спасение».
Но слова остались невысказанными. Он почти физически ощутил, как некая рука сдавливает его грудь, отталкивает, запрещает. Реальность ощущения встревожила Ллевеллина. Он встал.
– Кэрол, настанет день, и я тебе скажу…
Она подняла на него глаза и, довольная, рассмеялась.
Она не торопила его. Лучше пусть все остается как есть. Ей очень нравится ее нынешняя счастливая жизнь, невинный девический триумф и множество поклонников. Будет время, и они с Ллевеллином поженятся. За его поцелуем она чувствовала страсть – она была в нем уверена.
Что же до того, что у него нет честолюбивых стремлений, – это не беда. Женщины этой страны уверены в своей власти над мужчинами. Женщины планируют и побуждают мужчин к активности – женщины и дети, их главное оружие. Они с Ллевеллином захотят обеспечить детям все лучшее – это и будет для него стимулом.
А Ллевеллин шел домой в глубоком замешательстве.
Какое странное чувство он испытал! Напичканный лекциями по психологии, он стал опасливо анализировать себя.
Сопротивление сексу? Откуда оно? За ужином он глядел на мать и гадал может, у него эдипов комплекс? [11]
Тем не менее перед отъездом в колледж он обратился к ней за поддержкой. Он отрывисто спросил:
– Тебе нравится Кэрол?
Вот оно, с болью подумала мать, но ответила сразу же:
– Она милая девушка; Нам с отцом она очень нравится.
– Я хотел ей сказать… на днях…
– Что ты ее любишь?
– Да. Я хотел попросить ее, чтобы она меня ждала.
– Нет нужды говорить это, если она любит тебя, детка.
– Но я не смог сказать, не нашел слов.
Она улыбнулась.
– Пусть тебя это не беспокоит. В таких случаях у мужчин всегда язык отнимается. Твой отец сидел и таращился на меня день за днем с таким выражением, будто ненавидел меня, и все, что мог выговорить, это «Как дела?» и «Хороший денек».
Ллевеллин хмуро сказал:
– Было не совсем так. Будто какая-то рука оттолкнула меня. Будто мне это запрещено.
Она все поняла. Она медленно проговорила:
– Может быть, она не та, что тебе нужна. О… – Она проигнорировала его возражение. – Трудно решить, когда ты молод и кровь играет. Но у тебя внутри есть что-то такое – может быть, истинная твоя сущность, – которая знает, чего тебе не следует делать, и оберегает тебя от тебя самого.
– Что-то внутри…
Он смотрел на нее с отчаянием.
– Я ничего не знаю о самом себе.
* * *
Он вернулся в колледж. Дни его были заполнены работой или общением с друзьями, и страхи отошли. Он снова стал уверен в себе. Он прочел глубокомысленные труды о проявлениях юношеской сексуальности и успешно объяснил себе все про себя.
Колледж он закончил с отличием, и это тоже утверждало его в собственных глазах. И вернулся домой, уверенный в будущем. Он предложит Кэрол выйти за него замуж, обсудит с ней открывающиеся перед ним возможности. Он чувствовал невероятное облегчение оттого, что жизнь расстилается перед ним в ясной последовательности. Интересная работа, которую он сможет делать хорошо, и любимая девушка, с которой у него будет семья и дети.
Появившись дома, он окунулся во все местные развлечения. Они бродили в толпе, но в любой толпе он и Кэрол воспринимались как пара. Он редко бывал один, а когда ложился спать, ему снилась Кэрол. Сны были эротические, и он этому радовался. Все шло нормально, все было прекрасно, все – так, как должно быть.
Уверившись в этом, он встрепенулся, когда отец как-то спросил его:
– Что стряслось, парень?
– Стряслось? – Он уставился на отца.
– Ты сам не свой.
– Да ты что! Я себя отлично чувствую.
– Физически – возможно.
Ллевеллин посмотрел на отца. Сухопарый, отчужденный старик, с глубоко посаженными горящими глазами, медленно покачал головой.
– Временами мужчина должен побыть один.
Больше он ничего не сказал, повернулся и ушел, а Ллевеллина опять охватил необъяснимый страх. Он не хотел быть один. Он не может, не должен быть один.
Три дня спустя он подошел к отцу и сказал:
– Я поживу в горах. Один.
Ангус кивнул: «Да».
Эти горящие глаза – мистика – с пониманием смотрели на сына.
Ллевеллин подумал: «Что-то я унаследовал от него, о чем он знает, а я еще нет».
* * *
Почти три недели он провел в пустынной местности, один. С ним происходили любопытные вещи. Однако с самого начала он нашел состояние одиночества вполне приемлемым. Даже удивился, почему он долго противился этой идее.
Во-первых, он много думал о себе, своем будущем, о Кэрол. Эти темы были увязаны между собой, но ему не понадобилось много времени, чтобы осознать, что он смотрит на свою жизнь со стороны, как наблюдатель, а не как участник. Потому что его хорошо спланированное будущее не было реальным. Оно было логичным, последовательным, но оно не существовало. Он любит Кэрол, желает ее, но он на ней не женится. У него есть другое дело, пока неведомое. После осознания этой истины наступила новая фаза – ее можно было бы описать словом «пустота», великая, гулкая пустота.
Он был ничто. В нем была пустота. Страха не было. Впустив в себя пустоту, он избавился от страха.
На этой фазе он почти ничего не ел и не пил. Временами ему казалось, что он теряет рассудок.
Перед ним, как мираж, возникали люди и сцены.
Пару раз он отчетливо видел одно лицо. Это было лицо женщины, она обернулась к нему в страшном возбуждении.