— Лодовико, ты должен меня понять. Я всегда чувствовала неловкость в его присутствии. Что уж говорить о моем теперешнем состоянии! Леонардо неизменно любезен, но рядом с ним меня одолевают дурные предчувствия. Мне никогда не нравилось, что magistro рисует новорожденных в материнской утробе и вскрывает мертвых, чтобы изучать тайны человеческого тела. Эти тайны принадлежат Господу и не предназначены для человеческого разума. Иначе Всевышний сделал бы наши тела прозрачными!
— Беатриче, ты укрощала скакунов, перед которыми отступали и бледнели самые суровые воины, а теперь боишься живописца? В твоих словах нет ни капли смысла, дорогая моя жена.
Он улыбнулся ей улыбкой прежнего Лодовико, который знал ее лучше всех на свете и восхищался тем, что находил в глубинах ее души. Его улыбка и слова побудили Беатриче уступить просьбе мужа.
На следующее утро Беатриче отправилась в Санта Мария делле Грацие, где работал Леонардо. В церкви она задержалась, чтобы поблагодарить Бьянку Джованну за примирение с Лодовико. Ах, если бы Бьянка могла вернуть старые времена, когда дни и ночи супругов были наполнены любовью и смехом. После рождения малыша Беатриче приложит все силы, чтобы вытеснить из сердца мужа Лукрецию Кривелли, как однажды уже проделала с Цецилией Галлерани. Все еще обернется к лучшему.
Стоял солнечный день, но в церкви было сыро. Беатриче ощущала холод изнутри. Маленькое существо внутри ее тоже дрожало, поэтому Беатриче не стала задерживаться у могилы Бьянки.
— Как бы я хотела обнять тебя и согреть, дорогая моя девочка. Помнишь, как мы сидели у огня и болтали? Надеюсь, моя безгрешная малютка, что, когда я присоединюсь к тебе на Небесах, ибо ты можешь быть только там, Всемилостивейший Господь позволит нам иногда встречаться и беседовать друг с другом.
Беатриче всегда с болью покидала Бьянку, оставляя дочь Лодовико одну в окружении пятнадцати пустых гробниц. Беатриче верила, что душа Бьянки пребывает у ног Создателя, как и надлежит душам чистым и непорочным. Беатриче хотелось, чтобы она была беременна девочкой — еще одной прелестной маленькой дочкой, которой удастся занять в сердце Лодовико место его любимой Бьянки. Девочка заставит его открыть свои объятия женщине, которая подарит ему дочь. У алтаря Беатриче помедлила — может быть, попросить Господа, чтобы ребенок оказался женского пола? Однако если у Создателя иной замысел, не будет ли оскорблением перечить Ему? Не разгневает ли она Господа, прося послать ей девочку, тогда как Господь уже решил даровать ей сына? Изабелла молилась о мальчике, и Создатель отнял у нее дочь, когда девочке исполнилось только два месяца от роду.
— Прости меня, — прошептала она ребенку, согревая холодные руки на животе, обтянутом бархатом. — Неважно, кем ты родишься. Я все равно буду любить тебя. Кем бы ты ни был, я жду не дождусь, когда увижу твое славное личико, коснусь крохотных ручек и услышу ангельский голосок.
Внезапно Беатриче пришло в голову, что негоже зарождающейся жизни проводить столько времени рядом с мертвыми, и она заторопилась вон из церкви. Проходя через двор, ведущий к трапезной, она увидела во дворе magistro. Он доедал свой завтрак. Заметив Беатриче, художник быстро прожевал хлеб и низко склонился перед гостьей. «Не хочет, чтобы я увидела, как он глотает», — решила Беатриче.
— Доброе утро, magistro, — поздоровалась Беатриче. — Вы не находите, что небо сегодня удивительно синее для такого холодного зимнего дня?
— На самом деле, ваша милость, — Леонардо стряхнул последние крошки с бороды, — небо совсем не синее. Разве вы не знали? Я изучал это явление. Синева — всего лишь иллюзия. Цвет неба зависит от того, как солнечные лучи отражают воду, что находится наверху.
— Тогда какого же цвета небо?
— За этим огромным синим пологом прячется вечная и непостижимая тьма. Так часто бывает на свете — за прекрасным фасадом скрывается неизвестность.
Леонардо протянул Беатриче руку и повел ее в трапезную, не догадываясь о том, какое впечатление произвели на гостью его слова. Беатриче считала, что не дело смертного проникать в тайны мироздания. Если Господь решил, что мы должны видеть небо синим, значит, так тому и быть. У Всевышнего свои резоны. Что хорошего в том, что человек узнает Его тайны?
Беатриче остановила Леонардо у двери, ведущей в обеденную залу.
— Magistro, скажите честно, неужели вы действительно изобрели машину с крыльями, которая может летать?
— Да, ваша милость, это так.
— Но если вы ошиблись в расчетах и машина упадет, вы погибнете. Мы с герцогом безмерно вас уважаем. Мы не простим себе, если человек вашего таланта, состоящий при миланском дворе, добровольно расстанется с жизнью.
Леонардо улыбнулся.
— Я провел предварительные испытания, результаты которых весьма обнадеживают. Как видите, я до сих пор жив.
— А вы не боитесь, что своим стремлением летать вы оскорбляете Господа, который дал крылья птицам, а людям велел ходить по земле?
— Вовсе нет, ваша милость. Я верю, что сам Господь вдохновил меня на создание летающей машины. Если даже я оскорбляю Его своими дерзаниями, надеюсь, Господь простит мне. Люди часто бросают вызов Всевышнему, но Он вовсе не всегда обрушивает на них свой гнев.
Они вступили в трапезную, внеся с собой поток холодного воздуха. Большую часть фрески скрывали леса, но, к радости Беатриче, лицо Иисуса оставалось на виду. Это лицо успокаивало Беатриче, и иногда, выйдя из склепа Бьянки Джованны, она заглядывала в дверь трапезной, чтобы полюбоваться на него. Глаза опущены долу, ладони открыты. Объявляя апостолам, что среди них — предатель, Христос оставался предельно серьезным. На нем было простое одеяние в ярко-алом и синем тонах — легкий поклон художника правящей семье. Склоненная голова расположена по центру окна за его спиной и обрамлена квадратом нездешнего света. Леонардо давно уже отказался от нимбов, как объясняла Изабелла сестре, однако, желая подчеркнуть божественность Христа, художник окружил его божественным светом, идущим от естественного источника. Беатриче не могла отделаться от мысли, что Леонардо умышленно поместил голову Христа в центре окна. Глаза зрителей невольно останавливались на центральной фигуре и бесконечном пейзаже за окном, который словно раздвигал стены трапезной в вечность. Magistro словно подчеркивал разницу между обыденностью трапезы, которую вкушали персонажи картины, и божественной природой Создателя. Глаза Беатриче задержались на лице Иисуса. Если Спаситель был так серьезен и суров в час, когда узнал о предательстве того, кого любил и кому доверял, значит, и она будет держаться достойно. Христос словно призывал ее быть храброй перед лицом испытаний. «Все преходяще, — говорил Он Беатриче, — тогда как любовь, которую обещаю Я, вечна».
Она непременно расскажет Лодовико, что Леонардо близок к завершению своего великого творения. Поначалу Беатриче с мужем часто приходили в трапезную монастыря, чтобы посмотреть, как продвигается работа. В первый раз они появились там вместе с подмастерьями Леонардо и его скарбом. Настоятель изумленно наблюдал, как перед его носом в трапезную втаскивают доски для лесов, веревки, лебедки и блоки. За ними последовали миски с яйцами для замешивания темперы, громадные кувшины с масляными красками, керамические горшочки с пигментами всевозможных оттенков, куски лазуритов и ступки, чтобы растирать их в синий порошок, не говоря уже о дюжинах дощечек для смешивания красок и кистях.