– К следователю? – изумился Сэм. – К какому еще следователю? Интересно, откуда у него твой адрес?
– Может, это из-за картин? – неуверенно предположил Вася.
– Глупости! О них никто не знает! И потом… если бы из-за картин, вызвали бы обоих.
Капитан Мельник продолжать беседовать с художниками, которые были на встрече питомцев Художественной студии. Все они оказались людьми крайне эмоциональными и экспрессивными. После общения с Николаем Башкирцевым он решил было, что этот художник – один из лучших свидетелей, которые попадались ему в жизни. Но другой художник, Виталий Щанский, был ничуть не хуже, а даже лучше. Если Башкирцев был выбит из седла, ничего не понимал и бродил впотьмах насчет того, кто и зачем совершал убийства, то господин Щанский, наоборот, искрился идеями, которыми с готовностью делился с капитаном. «Действует, несомненно, сексуальный маньяк, – уверенно говорил Виталий Щанский, преданно глядя на капитана, – он охотится за молодыми одинокими женщинами, которые, допустим, ходят в рестораны по… – Тут художник ненадолго задумался, припоминая, в какой день недели состоялась историческая встреча. – В четверг! По четвергам, значит. И убивает их. А еще необходимо взять карту города и соединить точки адресов жертв. В итоге может получиться какое-нибудь слово. Вроде «кровь» или «смерть», и тогда нужно всего-навсего вычислить адреса новых потенциальных жертв и устроить там засаду».
Капитан Мельник думал сначала, что его дурачат, но потом понял, что Виталий Щанский не шутит. Просто у него богатая фантазия. Убийство Зинаиды Ермаковой, которую он прекрасно знал – они даже встречались когда-то, роскошная женщина! – замечательной актрисы и певицы, не оставило его равнодушным. Он подробно рассказал, о чем они говорили в ресторане, что пили и сколько и где потом бродили чуть ли не до утра. Пытался припомнить, не таскался ли за ними в ту ночь какой-нибудь подозрительный тип… «В ресторане, – хлопнул себя по лбу художник, – был один очень подозрительный официант, который не сводил с Зиночки взгляда… Если бы я только знал, – повторял сокрушенно господин Щанский. – Если бы я знал!» Ему уже казалось, что актриса была единственной в его жизни женщиной, которую он любил по-настоящему…
– Ребята…
– Ну, что вы, – восклицал художник. – Все свои! Семка Вайнтрауб, Борик Басов, между прочим, женат чуть ли не на герцогине, если не врет, конечно, братишки Данилины, Колька Башкирцев, Димыч! То есть Дима Калягин. Тринадцать лет не виделись! Их Борька Басов собрал, всех нашел, всем позвонил. Молоток! Организатор масс! Этого у него не отнимешь, это в нем всегда было. Это – да, а как художник – он полный нуль! Даже меньше. Отрицательная величина. А потом уже все вместе нашли Ваську Монастыря, который живет за городом около Большого каньона. Это кликуха такая, а на самом деле он Василий Монастыревский. Классный художник, хоть и выпал из обоймы. Нет, на встрече его не было, никто на тот момент не знал, где он обитает. Он вообще здесь ни при чем.
А кроме того, господин Щанский явился на прием к капитану в рваных джинсах и растянутой футболке, что при его далеко не мальчишеской и изрядно потасканной физиономии производило странное впечатление – не то бродяга, не то псих. Он никак не хотел уходить и нес уже нечто вовсе запредельное. А под занавес выдал, что убийца завидовал своим жертвам! На вопрос заинтересовавшегося капитана, что он имеет в виду, художник сказал:
– Он их ненавидел и завидовал им! Понимаете, он пришел, чтобы убить. Точка. Я тоже могу убить, особенно своих супружниц. Иногда с трудом себя сдерживаешь, честное слово! Редкие дурищи и акулы ненасытные. Но спонтанно! Р-р-аз! И готово. А этот… завидовал.
Капитан Мельник только головой покрутил и подумал, что они действительно не от мира сего, эти художники.
Американский гражданин Сэм Вайнтрауб, который вначале держался очень официально, похоже, испытал облегчение, узнав о причине вызова. Капитан Мельник взял это на заметку, хотя допускал, что ему просто показалось. Сэм еще ничего не знал об убийствах – газет не читал, телевизор не смотрел. У Васи Монастыревского, где он в данный момент обитает, ящика нет. А художники последние несколько дней в гости не приходили по причине дождя. Он все повторял – какой ужас, немыслимо! Актрису он, кажется, никогда раньше не видел. Во всяком случае, не припоминает. А Леночка Рубан… Как же, конечно, знает… знал. Славная девочка и рисовала неплохо по детской тематике… Странная, трагическая история, странное трагическое совпадение – две женщины из их компании убиты.
Ничего подозрительного Сэм Вайнтрауб не вспомнил. Они тогда здорово набрались, пели песни на улице, их даже остановил патруль. Из женщин, которые были на встрече, он знал только двоих – Изабо и Леночку Рубан. А остальных – актрису и еще одну – ребята говорили, из мэрии – не помнил. Подумайте, какое странное стечение обстоятельств! Их тринадцатая… тринадцатая, заметьте! годовщина ознаменовалась такой трагедией…
Кстати, откуда у вас мой адрес, спросил Сэм, под конец беседы уже полностью освоившийся. Вернее, адрес Васи Монастыревского? От вашего приятеля Николая Башкирцева, ответил капитан Мельник. Сэм кивнул.
Дмитрий Калягин, небольшой, очень спокойный, даже сонный человек, отвечал обстоятельно, монотонным голосом, без эмоций. Казался высокомерным, смотрел мимо капитана. Присутствовал на встрече однокашников, ни с кем в отдельности отношений до сих пор не поддерживал, после выпуска они все разбрелись кто куда. В будущем – вряд ли, он не переносит спиртного, а ребята пьют как лошади. Особенно Виталя Щанский, единственный подлинный талант, если не считать Василия Монастыревского, которого с ними не было. За Колей Башкирцевым хоть жена присматривает, он ее побаивается, а остальные всегда готовы принять. Кроме братьев Данилиных – те трезвенники в силу убеждений.
Женщины… Да, были и женщины. Актрису он видел впервые в жизни. Визгливый голос, избыток макияжа, вульгарна. Иллюстраторша из «Арт нуво»… так себе, даже художницей назвать нельзя. Лисички, ежики, колобки… Изабо – очень богатая женщина, одна подвеска платиновая с рубином каратов в двадцать – целое состояние. Красива? Пожалуй, на любителя. Во всяком случае, эффектна. Прекрасно одета. Хотя все как-то слишком, напоказ…
Четвертую – мужиковатую Настю Реву – он иногда видит на митингах и городских праздниках, чиновница из администрации, глотка как у паровоза. И глупа, как пробка. Все время лезла с дурацкими тостами.
Подозрительное? Нет, ничего такого не заметил… Да, собственно, он и не присматривался. Калягин пожал плечами и замолчал надолго.
Братья Данилины пришли вдвоем и говорили чуть ли не хором. Вернее, дуэтом. Были в ресторане, но не пили, потому что вообще не пьют, ремесло не позволяет, хотя есть такие, что норовят поставить, даже, что прискорбно, особы, облеченные саном.
Присутствовали женщины. Четверо. Леночка Рубан, художница из издательства, скромная и спокойная, больше молчала и слушала. Потом Ирина… фамилию братья не вспомнили, ушла первой. Невеселая вроде была. И еще две – актриса… В их голосах прозвучало неодобрение. Курила и пила шампанское, как воду! И другая вроде с параллельного курса, по искусствоведению – Настя… Хорошая женщина, самостоятельная, работает в мэрии, правда, похоже, злоупотребляет этим самым… зельем! Один из братьев выразительно щелкнул себя пальцами по горлу.