Хорошо посидели, рады были повидаться. Ушли пораньше, так как на другой день предстояла важная работа.
Гражданин Германии господин Басов Борис Андреевич держался солидно, говорил взвешенно, в то же время выражением лица и мимикой выказывал недоумение и неодобрение – смотрел мимо капитана, выпячивал нижнюю губу, жевал губами и пожимал плечами. Задумывался над ответами, словно старался припомнить, как это было. Долгие паузы между предложениями создавали ощущение повисшего в воздухе упрека. Он единственный знал всех трех убитых женщин. Актриса… да-да, конечно, интересная женщина, но как бы вам это сказать… несколько избыточна. «Надеюсь, вы понимаете, о чем я», – доверительно сказал он, заглянув капитану в глаза. Косметика, манеры, голос, кажется – пила… Но, разумеется, это не повод… Детская художница Леночка Рубан – приятная девочка, все ее любили, и рисунки славные, чистые не по теперешним временам. Дикость какая-то! Бессмысленная нелепая дикость. Роксана Пухова… Тут гражданин Басов слегка запнулся, не то припоминая детали, не то призывая себя к осторожности. Что-то промелькнуло в его глазах. Интересная женщина. В ней чувствовались стиль и порода, хотя и была она всего-навсего брокером. Да, виделись несколько раз, он почти купил квартиру в центре, но… не сложилось. Теперь вряд ли…
Ничего странного ни в ком и ни в чем гражданин Басов не заметил, что объединяет трех женщин – ума не приложит, хотя думает об этом постоянно. Страшная история. Нелепая и загадочная. Приехал домой после долгой разлуки, так радовался встрече со старыми друзьями – и на тебе! Да он же сам эту встречу и организовал! Славно посидели, ребята почти не изменились, казалось, расстались только вчера.
После беседы с Басовым осталось у капитана Мельника тягостное неопределенное чувство… недовольства, что ли, какой-то незавершенности и недосказанности, чего объяснить он себе не мог и потому слушал снова и снова запись их разговора. Гражданин Германии ему не понравился, он был кастово чужд капитану, но это его личное ощущение и на ход следствия никакого влияния оно не имело…
О более или менее точном времени убийства можно сказать лишь в двух случаях – в случае убийства актрисы Зинаиды Ермаковой – исходя из показаний ее друга-футболиста, которому не открыли дверь, да и то если предположить, что в квартире в это время находился убийца. И в случае убийства Елены Рубан. Ее соседка показала, что видела женщину, которая приходила к художнице утром, и слышала, как та якобы сказала, что из издательства, принесла какие-то бумаги. Елена ее впустила. Как и когда женщина выходила от Рубан, соседка не видела. В издательстве «Арт нуво» капитану Мельнику сказали, что никаких курьерш к Елене в тот день не посылали.
Безукоризненное алиби было лишь у братьев Данилиных, которые находились в селе Чемерка, где подрядились расписывать храм Петра и Павла, там же и заночевали, прямо в церкви, чтобы утречком, не теряя времени, приняться за работу. Их там трудилась целая бригада, все на виду. И у Сэма Вайнтрауба, который проживает в доме художника Монастыревского, – во время убийств его видела там Татьяна Величко, домработница.
Остальные – Виталий Щанский, Борис Басов и Николай Башкирцев – так и не смогли точно вспомнить, где были в те дни и что делали. Дмитрий Калягин алиби имел лишь частичное.
Никто, кроме Бориса Басова, и не слышал о третьей убитой женщине – брокере Роксане Пуховой. В фирме, где она работала, капитана Мельника заверили, что никто из его списка, кроме господина Басова, в их фирму не обращался. Простуженный мужчинка на каблуках обрадовался ему как родному. Он решил, что убийца схвачен и капитан пришел рассказать об этом коллективу…
Соседка Елены Рубан дала довольно точное описание женщины, которая приходила в то утро. Крупная, сутулая, в черной юбке и темно-синей куртке. На голове платок. Не старая, но и не молодая. Лица она, к сожалению, не видела. Та все время стояла спиной к свидетельнице. Какая-то… скованная. Что значит «скованная», свидетельница объяснить не сумела. Она путалась в словах, стремясь передать свое ощущение от увиденной женщины, и запутывала капитана Мельника. Ущербная? Возможно, какой-нибудь дефект? Сколиоз? Горб? Нет, отвечала соседка беспомощно. Не дефект… а что-то в ней было такое… какая-то… скованность, настаивала она. После долгих попыток выяснить, что все-таки имеется в виду, соседка сказала:
– Вроде застывшая. Стояла неподвижно, ждала, пока откроют.
Неподвижно? А как еще можно стоять, ожидая, пока тебе откроют? Капитан Мельник чувствовал досаду, однако понимал, что в словах свидетельницы есть некий «мессидж», как научились говорить в последнее время. Что-то заметила она в предполагаемой убийце, что определила как «скованность». Неподвижная, скованная…
Жуткая! Новое слово выскочило внезапно и, возможно, не имело ничего общего с реальностью. Начинало срабатывать чувство заданности – свидетельница уверена, что та женщина убийца, а значит, вполне могла быть жуткой! На свидетеля нельзя давить – он легко подпадает под влияние следователя и его можно убедить, что он видел и слышал то, чего на самом деле не было и в помине.
«А голос, – спрашивал капитан». «Голос… – задумывалась свидетельница. – Обыкновенный. Негромкий, глуховатый, спокойный». «Вы бы смогли узнать этот голос», – спрашивал капитан. Свидетельница мучительно морщилась и пожимала плечами.
Что-то недосказанное витало в воздухе, вилось, скалило зубы, ускользало…
Скованная, жуткая, застывшая…
Никто из опрошенных соседей актрисы и брокера не видел похожей женщины в предполагаемые дни убийств.
Двое из четверых женщин, присутствовавших на встрече однокашников, были убиты. Убита Роксана Пухова, «работавшая по двухкомнатной квартире в центре» с Борисом Басовым, гражданином Германии, который также присутствовал на встрече. Тем самым полным нулем, даже меньше, по определению господина Щанского. Причем не только присутствовавшим, но и организовавшим встречу.
Женщина, которую художники называли Изабо, оказалась на самом деле Ириной Григорьевой, женой недавно убитого банкира Анатолия Григорьева. Узнав об этом, капитан Мельник почувствовал отчаяние. Еще и убийство банкира до кучи! Он позвонил коллеге – капитану Астахову, который тоже, как выяснилось, блуждал впотьмах. Астахов, услышав новость, только застонал в ответ.
Анастасия Рева – четвертая из дам, присутствовавших на встрече, – заведовала отделом пропаганды в мэрии и отвечала за проведение массовых мероприятий и политическую наглядную агитацию. Глотка у нее действительно оказалась луженая. Она не была художницей, а лишь искусствоведом, но по специальности ни дня не работала. Эта женщина, трибун по призванию, состоит в партии мэра и обеспечивала в свое время его выборы. Из таких несгибаемых и пламенных людей, как Анастасия Рева, и получаются террористы, подумал некстати Мельник, разглядывая энергичное лицо агитаторши. Это Рева призывала капитана покончить с разгулом преступности в городе и области, пополнить ряды правоохранителей новыми дипломированными кадрами, а также беспощадно и повсеместно бороться против проявлений коррупции. Она говорила плакатными фразами, энергично взмахивала рукой, и прорваться сквозь бурный поток ее агитсловоблудия было непосильной задачей.