– Я иду за вами!
* * *
Со Свеном и Тилем мы разошлись почти сразу, а Ян повел нас к крепости тропинками через горные леса. Сам он шел с передовым дозором, и царило у нас полное молчание. Не потому, что идти по горным стежкам-дорожкам было тяжело, а просто на всех внезапно снизошло очень серьезное настроение.
Не знаю, как остальные, а я вновь и вновь обдумывал свой поступок. В смысле – то, что я сам пошел на помощь незнакомым людям и веду в сражение своих друзей. И не есть ли это признак сумасшествия?
Если честно, я так ни до чего определенного и не додумался. Может, и успел бы, но шагать в самом деле было трудно, и я скоро отключился от отвлеченных мыслей, сосредоточившись на дороге. Как это часто бывает, в мозгах засела одна строчка: «На палубу вышел, а палубы нет – ее кочегары пропили!» Она и крутилась там, как магнитофонная лента, склеенная в кольцо.
Начало резко смеркаться – как раз когда мы выбрались на какой-то перевал. И в сумерках увидели впереди цепочку огней, частую и широкую, дугой охватывающую подножие скал.
– Мы здесь были, – тихо сказал Альхимович, догоняя меня, – только выходили с другой стороны.
А через секунду и Ян сказал:
– Это наша крепость.
Определить расстояние до ночных огней было трудно. Они казались близкими, но что уж я знал точно – так это насколько обманчивы ночные расстояния. Однако Ян расстояние знал:
– Тут восемь километров, – пояснил он, сбрасывая наземь плащ. – Сейчас, наверное, надо отдохнуть, князь. А действовать перед рассветом. Тут урса не появятся, они не знают тропы на перевал.
– Хорошо, – кивнул я, снимая вещмешок. – Огня не разводим.
– Замерзнем, – подал голос Олег Фирсов.
– Ничего с нами не сделается, – возразил Саня, – сплошная романтика… Ужинать будем?
– Непременно, – отозвался я, – и как можно плотнее. А в следующий раз поедим у чехов… Ян, ваши нас накормят?
– Конечно, – серьезно сказал чех. – Вы же идете сражаться вместе с нами…
…Мы пожевали запасы, взятые с собой, буквально запихивая в себя еду – есть никому не хотелось, – и начали укладываться. Часовых я решил не выставлять – зачем? Лучше пусть отдохнут до утра. Завтра будет интересный день.
Я поймал себя на этой ироничной, нехарактерной для меня мысли, уже когда завернулся в одеяла и улегся рядом с остальными. Возились недолго – за последние шесть часов все очень устали, да и настроения не было говорить, тем более – шутить.
Я думал, что не усну. Или, во всяком случае, засыпать буду долго… на самом деле я просто выключился, едва натянул верхний край одеяла на лицо на манер капюшона.
Мне снилось, что я стою на кирсановской автобусной станции, одетый совершенно так же, как сейчас, с оружием… Вокруг – пусто, и улица пустынна, только ветер кружит на подъездной дороге клочки бумаги и теплую пыль. Вроде бы лето. А потом подходит пустой автобус без водителя, двери открываются бесшумно, и машина замирает этим проемом прямо передо мной.
Внутри по-прежнему пусто. Солнечно. И – страшно. Очень страшно.
Заплутал, не знаю где,
Чудо чудное глядел,
По холодной по воде
В жалком рубище
Через реку, через миг,
Брел как посуху старик,
То ли в прошлом его лик,
То ли в будущем.
Полем, полем, полем,
Белым-белым полем дым,
Волос был чернее смоли,
Стал седым.
А старик все шел, как сон,
По пороше босиком,
То ли вдаль за горизонт,
А то ли в глубь земли…
И чернела высота,
И снежинки, петь устав,
На его ложились стан,
Да не таяли.
Вдруг в звенящей тишине
Обернулся он ко мне —
И мурашки по спине
Ледяной волной.
На меня смотрел и спал.
«Старче, кто ты?» – закричал.
А старик захохотал,
Сгинул с глаз долой.
Не поверил бы глазам,
Отписал бы все слезам.
Может, все, что было там,
Померещилось.
Но вот в зеркале, друзья,
Вдруг его увидел я,
Видно, песня та моя
Все же вещая!
Александр Розенбаум
Я проснулся от холода, беспощадно забиравшегося под одеяло. Было еще совсем темно, только светили звезды. Многие уже поднялись и жевали завтрак.
– Проснулся? Доброе утро. – Сергей протянул мне длинную полоску копченого мяса. Меня трясло от пронизывающей свежести, но, когда я сбросил одеяла, дрожь постепенно стала проходить.
– Может, мы что-то не то делаем, а? – тихо спросил я Сергея, принимая мясо.
– Ты думаешь о том, что мы можем погибнуть? – проницательно поинтересовался он, жуя свою порцию.
– Я думаю о том, что мы можем погибнуть, – согласился я и передернулся.
– Здесь или где-то еще, сейчас или потом… – Сергей пожал плечами и вытер руку о шуршащую палую листву. – Что же теперь – спрятаться в какие-нибудь болота и сидеть там?
– Ты уверен, что это не лучший выход? – напрямик спросил я.
Сергей ответил не сразу. Он потянул из ножен свой палаш и положил его на ладонь, любуясь сумрачным блеском лезвия.
– Никто не скажет, что я струсил, – тихо проговорил он наконец. – Я не знаю, сколько мне придется тут прожить, но я хочу жить, а не прозябать. Если бы ты позавчера решил не идти, я бы ушел сам.
– Скажи, – спросил я, – Ленка хотела пойти с тобой?
– Конечно. – Он удивленно взглянул на меня…
…Уходя, мы бросили одеяла и вещмешки в одну кучу у корней дерева. Я оглянулся через плечо.
И подумал, что, может быть, эти вещи так и останутся лежать тут, пока не засыплет их снег уже близкой зимы.
* * *
– Ну ты-то всегда хорошо бегал. – Вадим подтянул на груди перевязь меча. – А я терпеть не могу.
– Я тоже еще не бегал на пять километров, – заметил я. – Тем более – за такие призы.
Подошел Ян, пожал мне руку:
– Удачи вам.
– Тебе – тоже. Доберись. – Я помедлил и хлопнул его по плечу: – Доберись, слышишь?
Он кивнул и бесшумно канул в подлесок.
Я медлил, словно время, оттягиваемое мной, могло что-то изменить – и боя не будет. Потом оглянулся на своих.
Они все были уже на ногах – переминались, переглядывались, но молчали, и оружие у всех было взято на изготовку. И во взглядах, брошенных на меня, было понимание.
– Ну что, – я улыбнулся, – это уже не турпоход, кажется, а?